Пьер и Мария Кюри
Шрифт:
«Господин Директор, господин Мюзэ сказал мне, что Вы имеете намерение снова предложить меня префекту для награждения знаком отличия.
Очень прошу это не делать. Если Вы выхлопочете это отличие, я буду вынужден отказаться от него, так как твердо решил не принимать никаких отличий любого рода. Надеюсь, что Вы избавите от поступка, который поставит меня в несколько смешное положение перед многими людьми.
Если Ваше намерение вызвано желанием доказать Ваше участие ко мне, то Вы это уже доказали и гораздо более действительным способам, дав мне средства для работы
Примите уверения в моей преданности».
Пьер Кюри и писатель, во всяком случае мог бы стать писателем. У этого человека, получившего такое фантастическое воспитание, есть свой стиль, своеобразный, изящный, крепкий.
Словом, в нем совмещались поэт и артист.
«Что будет со мной дальше? — писал он в дневнике за 1881 год. — Я очень редко целиком принадлежу себе; обычно часть моего существа спит. Мне кажется, что с каждым днем мой ум все больше увядает. Прежде я пускался в рассуждения, научные, да и другие, теперь же я чуть касаюсь тем и не даю себе растворяться в них целиком. А как много, много мне надо сделать!
Бедный мой ум, неужели ты так слаб, что не в силах воздействовать на мое тело? О мои мысли! Отчего вы не можете всколыхнуть мой бедный ум. Значит, вы ничтожны! А вы, самолюбие и честолюбие, разве вы не могли бы хоть подтолкнуть меня, неужели вы позволите мне жить такой жизнью? Я больше всего готов поверить в свое воображение, в то, что оно вытащит меня из обычной колеи, быть может, оно прельстит мой ум и увлечет его вслед за собой, но боюсь, что оно умерло…»
Поэт, а вместе с ним и физик был покорен Мари Склодовской. Пьер Кюри мягко, но настойчиво ищет сближения с польской девушкой. Два или три раза он виделся с ней на заседаниях Физического общества, где она слушала сообщения ученых о новых исследованиях. В знак уважения он послал ей отдельный оттиск своей последней статьи «О симметрии в физических явлениях. Симметрия электрического и симметрия магнитного поля», а на первой странице надписал: «Мадемуазель Склодовской в знак уважения и дружбы автора». Он заприметил ее в лаборатории у Липпманна, где она, одетая в парусиновый халат, стояла, молча склонившись над своей аппаратурой.
Позже он попросил у нее разрешения явиться к ней с визитом. Мари дала ему свой адрес: улица Фейянтинок, 11. Дружески-сдержанно она приняла его в своей комнатке, и Пьер, скорбя душой при виде такой бедности, все же оценил тончайшее созвучие между этой личностью и обстановкой. Никогда еще Мари не казалась ему такой красивой, как в этом убогом прибежище, в поношенном платье, с пылким и упрямым выражением лица. Ее молодая фигура, похудевшая от аскетического существования, не могла найти для себя лучшего обрамления, чем запустелая мансарда.
Проходит несколько месяцев. По мере роста уважения и симпатии в их отношениях друг к другу крепнет дружба, растет интимность, взаимное доверие. Пьер Кюри уже пленен этой полькой с ясным и развитым умом. Он подчиняется ей и прислушивается к ее советам. Под ее влиянием он вскоре сбрасывает с себя ленивую беспечность, снова берется за свои работы
Сама Мари считает себя пока свободной. По-видимому, она не расположена услышать решительный вопрос, а ученый-физик не решается его задать.
В этот вечер, быть может в десятый раз, сошлись они в комнатке на улице Фейянтинок. Июнь, прекрасная погода, послеобеденное время. На столе среди книг по математике, необходимых для подготовки к наступающим экзаменам, стоит стакан с несколькими белыми ромашками, принесенными Пьером и Мари из совместной прогулки. Мари наливает чай, подогретый на неизменной спиртовке.
Физик только что рассказывал подробно об одной своей работе, которой сейчас занят. Затем сразу, без перехода, говорит:
— Мне бы хотелось, чтобы вы познакомились с моими родителями. Я живу с ними в Со, где нанимаем домик. Они превосходные…
И он описывает Мари своего отца, высокого, нескладного старика, с живыми голубыми глазами, очень умного, кипучего, бурливого, как молочный суп, и в то же время на редкость доброго; свою мать, удрученную недугами, но искусную хозяйку, мужественную и веселую. Припоминая свое фантастическое детство, описывает бесконечные блуждания по лесам вдвоем с братом Жаком.
Мари слушает и удивляется: сколько совпадений, сколько, таинственного сходства! Только переменить некоторые частности, перенести домик из Со на одну из варшавских улиц, и семья Кюри превратится в семью Склодовских. Если отбросить религиозный вопрос (доктор Кюри — вольнодумец и антиклерикал— не крестил своих сыновей), это такая же разумная и честная семья. То же уважение к культуре, такая же любовная сплоченность между родителями и детьми, то же пристрастие к природе.
Мари веселеет и с улыбкой на лице рассказывает о своих веселых каникулах в польской деревне, в такой же, какую она вновь увидит через несколько недель.
— Но в октябре вы вернетесь? Обещайте, что приедете опять. Если вы останетесь в Польше, вам будет невозможно продолжать свои занятия. Теперь вы не имеете права бросать науку.
В этих словах Пьера сказывается глубокое, томительное беспокойство. Мари понимает, что словами: «Вы не имеете права бросать науку» — он хочет сказать: «Вы не имеете права бросать меня».
Долгое время они молчат. Затем Мари, подняв на Пьера свои пепельно-серые глаза, отвечает еще не твердым голосом:
— Думаю, что вы правы. Мне очень хотелось бы вернуться.
Пьер несколько раз возобновлял разговор о будущем. Наконец он прямо предложил Мари стать его женой. Но эта попытка потерпела неудачу. Выйти замуж за француза, навсегда бросить свою семью, отказаться от патриотической деятельности, расстаться с Польшей — все это казалось панне Склодовской каким-то ужасным предательством. Она не может! Не должна! Она блестяще выдержала экзамены, и теперь надо ехать в Варшаву, по крайней мере на лето, а может быть, и навсегда. При расставании с опечаленным Пьером она предлагает ему дружбу, уже недостаточную для него, и садится в поезд, ничего не пообещав.