Перебирая фотографий ворох...

Мурашов Николай

Остальное всё детали… Faifer

Я – целую Ваши плечи… Ну, и прочие детали…

обстановки.

Зимний вечер, ужин, водка, цинандали.

Вечер

дымно-серой кошкой

примостился на колени.

Ветер,

дождик за окошком.

На лице играют тени

от горящего камина

и от слов, что не сказали…

Ваши губы – цвет кармина.

Это цвет моей

печали.

Я…

Целую Ваши плечи,

ну, и прочие детали…

обстановки. Зимний вечер (в Гаграх)…

Ужин. Цинандали,

водка.

Дымно-серой кошкой

примостился на колени

вечер.

Дождик за окошком.

На лице играют тени

от горящего камина

и от слов, что не сказали

мы друг другу.

Цвет кармина.

Губы, прочие детали…

* * *

Что-то в мире не так… Говоришь, ко всему привыкают?

Не хочу привыкать! Как к свиданиям только по средам,

Как к "дежурным" цветам… Дежа вю – это с каждым бывает?

Я отвыкну… Отвык… Может, даже сегодня уеду…

От себя убежать… От тебя? От неловких признаний?

Лишь на кончиках пальцев… дрожит ощущение лета.

Они помнят тепло твоей кожи, как зорькою ранней

Я коснулся лица… Где сейчас ты, любимая, где ты?

А в Лавке Радостей – опять переучет

Когда ты станешь мне родным,

Я перестану быть влюбленной.

Так лист, на солнце опаленный,

Теряет свежий цвет зеленый,

Переставая быть живым.

ЛИЛИТ (Когда ты станешь мне родным)

Есть несколько моментов, что всегда

всё усложняют. Делают ранимей

и беззащитнее. Вот ты сказала: – Да…

Что будет дальше?

Или, став любимой,

вдруг понимаешь – изменился он…

Проверку близостью – не выдержали оба…

И только в сказках есть любовь до гроба.

Что вместо классики порой звучит шансон,

что часто близость – вроде

суррогата,

лекарство от печали и тоски…

Банальной прозой на ковре его носки…

Вино по цвету вдруг напомнит сок граната

и отвлечет тебя. Наверно, отвлечет…

А в Лавке Радостей – опять переучёт…

А в Лавке Грусти – места маловато.

Она послала, он выдохнул и пошёл

Она послала...

Он выдохнул и пошёл…

Привычной дорогой – виски с игрою в покер.

Нервно кусала губы:

– Упрямый, осёл…

Полшага до нервного срыва – ему всё похер!

О стену разбить бокал, а за ним – другой!

Хотелось метаться и рвать…

Накатили слёзы…

и высохли слёзы…

В сердце вошел покой.

Открыла окно и чистый ворвался воздух.

Отплакалась…

Пустота.

Значит, всё пройдёт.

Наутро посмотришь в окно –

небо будет чистым.

Нальёшь себе чай, добавишь лимон и мёд.

Елена, прости,

забудь своего Париса…

Остывший чай горчит

…в тяжёлых чашках стынет горький чай, подёрнутый молчаньем, словно плёнкой…

сожму виски, смогу не закричать, качая боль, как спящего ребёнка…

уйдёшь? иди…

Анна Рубинштейн

– Какая дурь…

– Какая благодать!

Намаялась душа и отлетела. Нет, ненадолго…

Телу надо спать – и сжалилась душа над этим телом.

И взгляд погас,

и будто пелена

н а б р о ш е н а,

н е п р о ш е н а,

нежданна.

Остывший чай горчит. Она бледна.

Ты знала всё заране, донна Анна.

– Уйдёшь? Иди…

Как звонка тишина,

распластанная по пустой постели