Перебиты, поломаны крылья

Колычев Владимир Григорьевич

– Садись, паря, – еще не широко, но уже улыбнулся он.

– Еще насижусь, – принимая приглашение, горько усмехнулся Илья.

– Это верно. Но здесь, как в космическом корабле, – если есть возможность, присядь или приляг. А вертикальное положение в условиях нашей невесомости – чревато…

– Как в космическом корабле? – Илья уже успокоился после пережитого, страху в нем поубавилось, а уверенности в себе стало больше. – А я думал, мы в открытом космосе.

– В открытый космос ты чуть не попал. Сильно били?

– Да нет, пару раз всего. Лень было им шевелиться.

– Значит, повезло. Уголовники как говорят – в тюрьме тоже

есть жизнь. У ментов своя присловка – и в тюрьме люди работают. А я тебе скажу, что и жизнь здесь есть, и людей хватает – как среди блатных, так и среди мужиков. Но сволочья всякого хоть отбавляй – и среди нашего брата, и среди ментов… Так что держи ухо востро, парень. Не верь, не бойся, не проси.

– Где-то я это слышал.

– А это формула нашей арестантской жизни. Не верь никому и языком лишнего не болтай. Стукачей в камерах много, если кумовья хорошо работают, тогда каждый второй. Кто такие кумовья, знаешь?

– Слышал, но так и не понял.

– Плохо, что не понял. Здесь все надо с полуслова понимать, иначе пропадешь. Главный оперативник в тюрьме – кум, простые оперативники – подкумки…

– Теперь понял.

Илья подумал об Андрее, который служил в оперчасти. Подумал и чуть было не сказал о нем вслух. Вовремя понял, что факт личного знакомства с сотрудником тюрьмы чести ему не прибавит. Хоть и впервые он в тюрьме, хоть и не знает ничего толком о здешних порядках и подводных камнях в них, но не такое уж он тепличное растение, чтобы ломаться на худом ветру. Он служил в армии, он знает, чем живет и дышит мужской коллектив. Что солдаты, что зэки – физиология у всех, да и, по сути, интересы почти одинаковы. В армии ждут дембеля, здесь – суда или свободы, и там и тут есть сильные и слабые, везде напряженка с женщинами и прочим удовольствием. В армии не жалуют старшину и деспотов-командиров, здесь волком смотрят на тюремщиков и их начальство…

– И тебя в стукачи прописать могут, – как о чем-то само собой разумеющимся сказал Кирилл.

– Да ни за что на свете!

Илья никогда не был стукачом – ни в школе, ни в армии. И здесь не будет.

– Не говори «гоп»! – усмехнулся собеседник. – Есть такие опера, что коренных уголовников гнут и даже ломают. Если насядут, не отвертишься… Мне раньше везло, как-то все время в стороне оставался, но если бы насели, не знаю, выдержал бы я или нет… Не веришь? Думаешь, я стукач? Если так думаешь, думай дальше, мне все равно. Говорю же, не доверяй никому и не раскрывай душу, а то в самую серединку плюнут, сам потом растирать будешь. И еще – будь самим собой. Не пытайся весить больше, чем ты есть. Ты новичок, ты пряник-первоход, тюремной жизни не знаешь, поэтому будь здесь тише воды ниже травы…

– Да я, в общем-то, и не высовываюсь, – повел плечом Илья.

– И правильно делаешь… А то, что против докторов пошел, так это еще правильней. Распоясались они здесь, в самую пору дело врачей заводить, как при Сталине. Я восемь лет назад здесь был, тогда уже спидоносцев две камеры было, сейчас, наверное, раза в три больше. И все из-за таких грамотеев. Ты отказался от укола и меня пронесло, так что, считай, я перед тобой в долгу… Да, «спасибо» здесь не говорят. А зря. «Спасибо» – это «спаси, бог». Кресты нательные носят, Библию читают, а «спасибо» говорить нельзя. Ну, парадоксов здесь хватает, всего и не объяснишь. Да и не надо вникать, все равно ничего не поймешь, а неприятностей на голову наживешь… Никогда не жалуйся, никогда не хвастайся, не обсуждай

других, никогда не оправдывайся – этого здесь не любят. И, главное, не ври самому себе. Мне или еще кому-то соврать можешь, могу и не заметить. А себе начнешь врать, когда-нибудь обязательно заметят… В общем, будь самим собой и следи за ветром, тогда, глядишь, и доплывешь до своей пристани. Тебя в чем обвиняют? Так, в общих словах можешь сказать. А не хочешь, не говори, это твое право.

– Не хочу, но скажу. Чего не сказать? Не похож ты на стукача, да и мне сознаваться не в чем. В убийстве меня обвиняют, но я не убивал. Но никому ничего не докажешь. Я с ней ночью был, ни с кем ее живой после меня не видели, значит, я убил. И никому ничего не докажешь…

– Значит, из-за женщины. У меня то же самое было восемь лет назад. Да я уже говорил. В изнасиловании меня обвинили, хотя ничего и не было, восемь лет строгого режима ни за что ни про что, по условно-досрочному вышел…

– По условно-досрочному, это как?

– А так, что восемь лет дали, а пять с половиной лет отсидел, остальное на воле, на испытательном сроке. Шел недавно по улице, какой-то нехороший человек мимо проходил, плечом меня задел, я ему замечание сделал. Если бы я его бил, так нет, он на меня с кулаками набросился. Я только отбивался. И что? Эта сволочь на свободе, а я здесь. Другого бы еще в отделении отпустили, а у меня условно-досрочное, значит, обратно в тюрьму. Срок, может, и не добавят, но два с половиной года досидеть придется. Хорошо, если на поселении, а если нет?.. И скажи, есть ли на свете справедливость?

– Если есть, то не про нас писана.

– Вот и я о том же говорю… Поздно уже, я так понял, ужин прошел мимо нас. Будем питаться, чем бог послал…

У Ильи в сумке оставался кусок буженины, печенье и хлеб, у Кирилла не было ничего.

– Мать передачку в капэзэ собрала, за три дня все съел, – виновато передернул он плечами.

– Ничего, у меня есть. Тебя в капэзэ долго держали?

– Четыре дня.

– А меня шесть. Обвинение предъявили, а все равно держали. Сначала с бомжом в одной камере жил, а потом в одиночке…

– Там одиночек не густо. Как платных палат в районной больнице. Видно, кто-то подмазал…

– Подмазал, – кивнул Илья.

Нила постаралась. И если дальше в том же духе будет продолжать, то вкусные и сытые передачи в тюрьму будут поступать исправно. И деньги тоже. Хоть с чем-то в этой жизни порядок будет. Если, конечно, Нила не отвернется от него…

Глава пятая

Катя прятала глаза. Выражение лица виноватое, но у Андрея возникло такое ощущение, что в душе она улыбается самой себе.

– Я тебе сразу хотела сказать, но тогда было неясно…

– Что неясно?

Она уже сказала, что решила расстаться с ним. У нее есть мужчина, она его любит и хочет жить с ним. Но Андрей все равно ничего не понимал. Не хотел понимать. Он любит Катю, он не хочет ее терять. Он звал ее замуж, она не отказывалась. И вот высокое и ясное небо над головой накрыла черная туча, сверкнула молния, грянул гром.

А ведь с утра ничего, казалось бы, не предвещало беды. Он был в командировке, сегодня утром приехал, побыл немного дома, привел себя в порядок, по пути на службу заехал к Кате, думал застать ее дома, но встретил во дворе. Она куда-то спешила, увидела его – испугалась поначалу, но быстро взяла себя в руки. И ошеломила его признанием: