Перед бурей
Шрифт:
ти ни их имен (много позднее отец мне говорил, что неко
торые из них были нелегальные, шедшие в ссылку под
чужими фамилиями), ни каких-либо иных данных, позволяю
щих сделать заключение о том, кто были эти «политиче
ские». Повидимому, все они являлись эпигонами народни
чества и несколько критически относились к быстро
крепнувшей тогда социал-демократии. По крайней мере,
я несколько раз слышал, как, разговаривая между собой,
«политические»
котле» и «выучке у капитала». Больше всего меня заинте
ресовали двое — женщина и высокий седой старик, кото
рого я мысленно окрестил именем «дедушка». Женщина,
которую звали Зинаидой Павловной, была настоящей «хо
зяйкой» этой партии. Ей было лет за сорок, она носила
арестантский бушлат, говорила резко, четко, точно давала
приказания. Красивой назвать ее было нельзя, но в ее
смуглом выразительном лице с умными насмешливыми
глазами было много силы воли и энергии. «Дедушка»
представлял полную противоположность Зинаиде Павловне.
Он весь был мягкость и доброта, любил всех мирить и всем
говорить что-нибудь приятное. Рассказчик «дедушка» был
изумительный — заслушаешься! Память имел он великолеп
ную, прекрасно знал литературу, мог наизусть цитировать
длинные стихотворения и даже поэмы. Кроме того, «дедуш
ка» любил пение; сам не плохо пел и искусно дирижировал
хором. Все другие «политические» в этом охотно ему под
чинялись. Пели они часто, особенно ближе к вечеру, когда
заходящее солнце постепенно все ниже падало где-нибудь
за дальним мысом, зажигая пожаром полгоризонта. Пели
русские и украинские песни: «Дубинушку», «Не осенний
мелкий дождичек», «Реве тай стогне Днипр широкий»,
«Далеко, далеко степь за Волгу ушла». Пели также и ре
волюционные песни, которые я тогда впервые слышал и
100
из которых мне больше всех врезалась в память «Замучен
тяжелой неволей».
Хотя все «политические» казались мне совершенно за
мечательными людьми, но с «дедушкой» у меня скоро
установилась самая нежная дружба. Я просто обожал его,
и, вероятно, ни один любовник не ждет так свидания со
своей милой, как я каждый день ждал момента, когда
«политические» по окончании обеда появятся на палубе и
я смогу прибежать к решетке, чтобы поговорить с «дедуш
кой». Повидимому, и «дедушка» платил мне взаимностью,
потому что он никогда не уставал беседовать со мной,
обмениваться мыслями и впечатлениями, а особенно рас
сказывать. Рассказывал он много — о своей жизни, о чу
жих странах,
доли, о несправедливости начальства, о жестокости по
мещиков. Все это он умел облекать в такую ясную, про
стую, понятную форму, что мой детский ум впитывал его
слова, как песок воду. Зинаида Павловна, увидя меня
у решетки, часто с добродушной усмешкой окликала «де
душку» :
— Ну, пропагандист, твой дружок пришел!
На это «дедушка» в тон отвечал:
— Будет толк, матушка, будет толк!
И мы вступали с «дедушкой» в бесконечные беседы.
Однажды «дедушка» меня спросил:
— Ты слышал про Некрасова?
— Как же, слышал! У вас дома есть полное собрание
сочинений Некрасова.
— Какие стихотворения Некрасова ты знаешь?
Я порылся в голове и ответил, что знаю «Крестьянские
дети», «Дедушка Мазай и зайцы» и еще некоторые другие.
— А «Железную дорогу» знаешь? — озадачил меня
«дедушка».
— Нет, не знаю.
— Вот то-то и оно! — укоризненно промолвил он. —
А это одно из самых лучших произведений Некрасова.
И «дедушка» тут же сразу стал его декламировать на-
память. Читал он хорошо, и «Железная дорога» произвела
на меня совершенно потрясающее впечатление. Особенно
поразили меня слова:
Труд этот, Ваня, был страшно громаден,
Не по плечу одному.
В мире есть царь, этот царь беспощаден,
Голод — названье ему.
Правит он в море судами,
В артели сгоняет людей,
Водит он армии, стоит за плечами
Каменотесов, ткачей.
Он-то согнал сюда массы народные.
Многие, в страшной борьбе,
К жизни воззвав эти дебри бесплодные,
Гроб обрели здесь себе.
Прямо дороженька. Насыпи узкие,
Столбики, рельсы, мосты...
А по бокам-то все косточки русские.
Сколько их, Ваничка, знаешь ли ты?
Со слов «дедушки» я записал на бумажке это замеча
тельное стихотворение и в тот же день выучил его на
изусть. Весь вечер я только и думал, что о «Железной до
роге», и даже во сне мне мерещились толпы согбенных
тружеников «с Волхова, с мотушки-Волги, с Оки», которые
грозно машут руками и со всех сторон надвигаются на
меня, но вдруг откуда-то появляется милый «дедушка»,
берет меня за руку, подымает на высоту, и все кругом,
точно по мановению волшебного жезла, начинают весело
улыбаться и напевать какую-то изумительно красивую
песню.
«Железная дорога» сыграла большую роль в моем дет