Перед бурей
Шрифт:
тографом, и работа на нем мне очень понравилась. В даль-
нейшей жизни эта гимназическая учеба мне весьма приго
дилась. Затем был сварен мучной клейстер, и мы стали
обсуждать, как лучше организовать расклейку нашего
произведения. Решено было так: каждый берет с собой
стакан клейстеру с кисточкой и пачку «прокламаций», и
все мы отправляемся в различные части города для рас
клейки. По окончании своей миссии вся тройка вновь
собирается
татах.
Признаюсь, у меня сильно билось сердце, когда я, рас
прощавшись на углу улицы с Олигером и Гоголевым, от
правился в свое первое нелегальное приключение. Было
уже поздно — около часу ночи. Омск спал глубоким сном.
Фонарей в городе в то время не было, и на улицах царила
кромешная тьма. Только в высоте сверкали звезды. Снег
крепко хрустел под моими ногами, а под шубой о колено
бился подвязанный к поясу стакан с клейстером. Я быстро
побежал по своему участку, выбирая дома и наклеивая на
них прокламации. От времени до времени я останавливал
ся и прислушивался: не идет ли кто? Но везде царила
мертвая тишина. Только на базаре я услышал издали рав-
162
номерный стук колотушника1
и поспешно притаился за
одной из лавок. Последний листок я наклеил на парадные
двери жандармского управления, и, чрезвычайно доволь
ный удачным выполнением своей миссии, я быстрым ша
гом направился к дому Олигера, по дороге глотая свежий
морозный воздух. К двум часам ночи весь наш «триум
вират» вновь собрался: дело было сделано, полсотни ребя
ческих «прокламаций» белели на домах и заборах омских
улиц. Мы были страшно взволнованы и стали ждать по
следствий своего выступления.
На следующий день город был полон шопотов, слухов,
толков о «подметных письмах» (слова «прокламация» не
существовало в лексиконе тогдашних омичей), а жандарм
ский полковник Розов находился в состоянии полного
остолбенения. Обленившийся и обрюзгший от полного без
делья, ибо до того в Омске не было никакой «крамолы»;
Розов ездил к генерал-губернатору с докладом, нарядил
следствие для поимки «злоумышленников» и бестолково
метался по своему кабинету в ожидании его результатов.
О «прокламации» стало известно в гимназии, и все — уче
ники и преподаватели — терялись в догадках о том, кто
бы мог это сделать. Мы же, трое мальчишек, крепко дер
жали язык за зубами (ничего не знали даже другие члены
нашего кружка) и с смешанным чувствам гордости и тре
пета
Через неделю стало ясно, что Розов не сумеет открыть
«злоумышленников», а еще через неделю шум, порожден
ный «прокламацией», стал стихать, тем более, что на гори
зонте нашей гимназической жизни внезапно обнаружились
новые крупные события.
В конце марта учитель словесности Петров задал нам
для домашнего сочинения тему: «Литература екатеринин
ской эпохи». Тема имела весьма отдаленное отношение к
современности, но такова уже атмосфера предреволюци
онной эпохи, что любая, даже самая маленькая искра
способна вызвать сильный электрический разряд. Мы об
суждали заданную тему на нашем кружке и решили раз
работать ее так, чтобы «небу было жарко». Как всегда,
Олигер со своим горячим темпераментом вынесся вперед
и задал тон всему нашему выступлению. Щеголяя цитатами
и словечками, Олигер в своем сочинении писал, что «Екате-
1
с деревянными колотушками.
В Омске в то время ночные сторожа на главных улицах ходили
163
рина столкнула с престола своего слабоумного мужа»,
что, будучи очень капризной женщиной, она «раздаривала
сотни тысяч крепостных своим многочисленным любовни
кам», что, ведя просвещенную переписку с Вольтером и
Дидро, царица в то же время не терпела критики своих
действий со стороны русских писателей и что все эти и
многие другие обстоятельства наложили свой отпечаток на
«литературу екатерининской эпохи». Все изложение Оли
гера было красочно, бойко, складно, но несколько беспо
рядочно, а главное — недопустимо дерзко по условиям то-
го времени. В таком же духе, хотя несколько скромнее по
форме, написал сочинение я. И так же поступили Гоголев,
Марковичи, Веселов и прочие члены нашего кружка. Не
все обладали литературными данными Олигера, не все
шли так далеко, как он, в «политическом освещении»
темы, но основное настроение у всех было одинаково.
В назначенный срок мы сдали свои тетрадки Петрову, а
три дня спустя в гимназии разразилась еще никогда небы
валая гроза.
Когда Петров с целой кипой просмотренных сочинений
вошел в класс и грузно опустился на кафедру, мы сразу
по выражению его лица поняли, что предстоит буря. Дей
ствительно, раздав почти все тетрадки их владельцам,
Петров отложил в сторону три-четыре (в их числе я узнал