Перед бурей
Шрифт:
вообще, о реализме и эстетизме, о «чистой поэзии» и
«поэзии гражданской». Уже тогда, в этих полудетских
спорах, я твердо стал на сторону реализма и «граждан
ской поэзии», — этим установкам я остался верен и в по
следующей жизни. В том, что мы в те дни думали и го
ворили, несомненно, было много наивного, мальчишеского,
смешного, но одновременно в этих спорах и обсуждениях
оттачивалась мысль, зрело сознание, накоплялись знания.
Большую
ки, в особенности проблемы астрономии. Об этом больше
всего позаботился я. Мое увлечение астрономией еще сто
яло на очень высоком уровне, и «звездные влияния»
постепенно покоряли всех членов кружка, включая Оли¬
гера. Я принес и прочитал модную в то время книжку
французского астронома К. Фламмариона «Конец мира»,
в легкой и увлекательной форме трактующую вопрос о ги
бели Земли, — это дало толчок горячей дискуссии, продол
жавшейся несколько вечеров, о происхождении солнечной
системы, о рождении и угасании звезд, о жизни на других
планетах, о бесконечности вселенной. В ходе нашей дис
куссии мы камня на камне не оставили от религиозного
учения о сотворении мира.
Мало-помалу мы перешли к чтению собственных произ
ведений в кружке. Я ознакомил кружок со своей статьей
«Наша гимназическая наука», о которой упоминал раньше.
Она нашла горячий отклик в сердцах всех членов кружка,
и мы долго и страстно обсуждали те «реформы», которые
следовало бы внести в систему средних учебных заведе
ний. Потом — это было уже в начале 1899 года — Олигер
прочитал нам только что написанную им повесть «Друг»,
которая произвела на нас тогда сильнейшее впечатление.
Повесть была выдержана в стиле полудетской трагической
158
романтики, но от этого она только еще больше нам нрави
лась. Содержание ее вкратце сводилось к следующему.
Герой повести Николай, от чьего имени ведется рас
сказ, имеет друга Петра Дартани, которого считает гением
и на которого почти молится. Петр — сын итальянского
анархиста и белокурой русской красавицы — молод, умен,
энциклопедически образован, но безнадежно болен тубер
кулезом. Мать Петра умерла, когда он был маленьким
мальчиком, отец после того с отчаянья покончил с собой.
Сирота Петр остался без призора и средств, и ему при
шлось бы совсем плохо, если бы какая-то бабушка во-вре¬
мя не умерла, оставив внуку порядочное состояние. В ми
нуту растроганности и откровенности Петр рассказывает
Николаю самый замечательный эпизод своей жизни —
встречу с знаменитым чудаком-астрономом
устроившим свою собственную обсерваторию на вершине
горы в юго-западной части России. Петру тогда было
шестнадцать лет, и он явился к Стеклевскому с просьбой
взять его к себе в учебу. Услышав фамилию Петра, Стек¬
левский пришел в сильное волнение: оказывается, он был
другом его отца. Петр поселился у Стеклевского и начал
обучаться у него астрономическому делу.
Спустя некоторое время Стеклевский серьезно заболел
и перед смертью открыл свою тайну Петру: в молодости
Стеклевский был польским революционером-националистом
и участвовал в подготовке восстания 1863 года. Он уже
тогда поселился на горе, но сделал это из соображений
конспирации; в уединении он писал пламенные обращения
к польскому народу, которые потом печатались в соседнем
городе. Скоро, однако, Стеклевский, столкнувшись в среде
революционеров с одним предателем, разочаровался в ре
волюционерах вообще и решил посвятить себя астрономии.
Он уехал за границу, где, между прочим, впервые встре
тился с отцом Петра, и спустя три года вернулся опять на
свою гору, привезя с собой полное оборудование обсерва
тории и, в первую очередь, ее гордость и красу — знаме
нитый рефрактор, изготовленный по его собственным ука
заниям, рефрактор, дававший при шестнадцати дюймах
в диаметре изумительно ясное изображение с увеличением
в пять с половиной тысяч раз! С тех пор Стеклевский
превратился в ученого-отшельника, зарылся в книги и ас
трономические наблюдения, изучил астрономию, химию, фи
зику, геологию, ботанику, зоологию, даже теологию и ис-
торию, сделал массу важных открытий и изобретений.
И вот теперь он безвременно умирал на руках Петра.
И когда, наконец, знаменитый ученый испустил дух, Петр
решил, что тот заслуживает совсем исключительной моги
лы: он вложил тело Стеклевского в трубу его шестнадца
тидюймового рефрактора, а трубу эту замуровал в камен
ном склепе в толще горы. Так навсегда исчезли и Стек¬
левский и его ни с чем не сравнимый инструмент.
Закончив свой рассказ, Петр хватает в руки скрипку
вдобавок ко всему прочему, он был еще замечательным
виртуозом-композитором) и импровизирует величествен
ную «Песнь солнца», которая в потрясающих звуках вос
производит трагическую историю могучего светила — его
зарождение, его развитие, его буйный расцвет, его угаса