Перед бурей
Шрифт:
Я уехал в деревню, чтобы в одиночестве предаться зубрению для экзаменов, как вдруг, в один прекрасный вечер, ко мне экстренно приезжает сестра одной курсистки из нашего кружка и сообщает, что у меня был обыск, во время которого открыт мой "тайничок" с нелегальной литературой, рукописями, принадлежностями для печатания. Старший брат, сестра, Е. Яковлев и целый ряд других арестованы. Ходят слухи, что аресты были произведены в один и тот же день по всей России: "провал" небывалый, колоссальный...
Ночью я трясся на крестьянской подводе. В Москве с разными предосторожностями увиделся с уцелевшим от ареста П. С. Ширcким, которому
"Я скажу... я сейчас... только уж вы, пожалуйста, извольте вынуть руку из кармана!" Я машинально вынул.
– "Так вот, видите ли, ...мне приказано... я вас должен попросить в соседний полицейский участок... г. пристав вас ожидают". Только тут я понял и невольно рассмеялся.
– "Что же, неужели вы думали, что я в вас стрелять буду?".
– "А как знать... Нам сказали, что вы скрываетесь... Когда с обыском к вам пришли, так вы, значит, дома были, только из окошка выскочили... Бывают которые отчаянные. А ведь у меня одна голова на плечах. На моих руках семья, дети... пить, есть хотят. Мы тут не при чем - исполняем, что нам прикажут..."
Между тем, навстречу по Козихинскому уже спешила другая такая же фигура в сопровождении городового. За ним ехал извозчик. Меня усадили и повезли.
Я - в Пречистенском полицейском доме. Хотя всю предыдущую ночь я не спал, а трясся в мужицкой подводе, напрасно я пробую заснуть. Просыпаюсь от нестерпимого зуда во всём теле. Клопы! Но, Боже мой, в каком невероятном количестве! Несколько первых дней в тюрьме проходят в отчаянной борьбе за существование. Погибших клопов выметаю ежедневно кучами. Едва-едва удается установить некоторое "состояние равновесия", при котором жить становится уже возможно.
Путем перестукивания узнаю, что рядом со мною сидит орловец Сотников, дальше - студент Денисов, еще дальше - земский статистик А. В. Пешехонов. Узнаю от них, что в Орле взята штаб-квартира народоправцев, а в Питере серьёзно пострадали народовольцы; что в Смоленске взята только что поставленная типография со свеженапечатанным "Манифестом" народоправцев и первою их брошюрой "Насущный вопрос"...
Вызывают на допрос. Везут в помещение Охранного {81} Отделения. Вводят в большой, комфортабельный кабинет. Просят подождать. Затем входит худощавый мужчина с несимпатичным, но интеллигентным лицом.
– А, здравствуйте, Виктор Михайлович! Очень рад... Давно знал, что придется познакомиться! Вы где остановились? Кажется, в Пречистенских меблированных комнатах? Знаю, знаю... довольно уютные - сравнительно, конечно: всё на свете сравнительно. И управляющий комнатами обходительный. Что
Я почему-то ждал, что меня будет допрашивать начальник охраны, полковник Бердяев, и не понимал - неужели этот непомерно шутливый штатский и есть пресловутый Бердяев, участник легендарных кутежей вел. кн. Сергея Александровича?
А между тем мой собеседник, потирая руки, прежним шутливо-добродушным тоном продолжал:
– Да, давно мы к вам присматриваемся... Ну, да и вы же! Шумите на всю Москву, прямо на английский манер митинги закатываете. И неужели вы думали, что мы так-таки ничего не видим и не слышим? А мы ведь не только весь этот шум, но и то, что за кулисами творилось, спокойно наблюдали до поры, до времени, как у себя на ладони. Ну, коротко говоря, взяли мы главную квартиру в Орле, взяли типографию в Смоленске, взяли транспорт литературы, по свежим следам, в Москве, взяли разветвления по мелким городам; ну, и ваших приятелей в Петербурге слегка потревожили. Вы ведь туда ездили, не правда ли? Знаю, что там какие-то дураки вас потревожили - эти филеры, знаете ли, обычно ужасные дуботолки. А как это вы в окно-то при обыске выпрыгнули? Мы уже думали, что вы куда-нибудь после этого нырнете поглубже - ан, нет, слышим, - разгуливает, как барин, по Москве... Ну, пришлось вас пригласить теперь, и знаете ли - это для вас же лучше.
Я попытался остановить этот поток слов замечанием, что его сведения ошибочны: во время обыска у меня я был далеко, в подмосковной деревне, готовясь к экзаменам, а по приезде и не думал скрываться. Если он хочет, может проверить на месте.
{82} - Разве? Будто бы? А нам доставили перед визитом сведения, что вы дома. Ну, да это неважно. Я ведь вам не допрос учиняю - видите, и протокола никакого не будет, и разговариваем мы без свидетелей. Допрашивать вас будут в Петербурге, и мое дело - сторона. Я только хотел побеседовать с вами не в порядке следствия, а в порядке некоторого объяснения по существу. Вы ведь, конечно, "Манифест" и "Насущный вопрос" читали?
Я сказал, что не читал. Это была чистая правда.
– Не читали?
– удивился он.
– Так, пожалуйста, взгляните. Это ведь интересно - за что люди могут подвергать себя и других опасности сесть в тюрьму. Я очень рад, что дам вам заранее возможность ознакомиться с тем, о чем там, в Питере, конечно, вас будут допрашивать, - хотя к этому делу вы ведь, в сущности, причастны только с боку, не так ли? Вы ведь несколько иного толку?
Не дожидаясь ответа, он вышел и вернулся с "Манифестом" и брошюрой. Я, несмотря на всю необычность обстановки, не устоял перед любопытством: что же дают эти обещанные публикации новой партии.
А мой собеседник, давши мне время прочесть "Манифест" и перелистать брошюру и позвонив тем временем, чтобы потребовать чаю, продолжал:
– Ну, скажите: стоило ли ради этого ставить тайную типографию? Да помилуйте, ведь всё это - разве заменив два-три словечка другими, прикровенными - можно напечатать, да постоянно и печатается в "Вестнике Европы" - в этом, как изволили остроумно выразиться Николай Константинович Михайловский, "ежемесячном покойнике в желто-красном гробу с виньеткой Шарлеманя". А вот ваш старший брат, Владимир Михайлович, Евгений Яковлев, Куманин, Лебедев - с этой типографией и с транспортом сели. Вы ведь, конечно, знаете об их приключении?