Перед падением
Шрифт:
– Эту авиакатастрофу считают несчастным случаем, – вещает с экрана Билл Каннингем, высокий мужчина с пышной шевелюрой, сунув большие пальцы за широкие подтяжки. – Но и вы, и я – мы знаем, что несчастные случаи просто так не происходят. Самолеты ни с того ни с сего в океан не падают.
Взгляд Каннингема затуманен, галстук на груди завязан небрежно и перекошен.
– Дэвид Уайтхед, которого я знал, – мой босс, мой друг – не мог погибнуть из-за технической неисправности самолета или ошибки пилота, – продолжает ведущий. – Он был карающим ангелом. Настоящим американским героем. Я уверен, что речь идет о теракте, который совершили либо иностранные экстремисты, либо отечественные мерзавцы, представляющие интересы либеральных
Скотт совсем выключает звук. Мальчик, немного поворочавшись в кровати, снова успокаивается, так и не проснувшись. Он еще не знает, что стал сиротой. Пока Джей-Джей спит, его родители и сестра остаются живыми. Они целуют его в щеки и ласково щекочут. Ему снятся события последней недели. Во сне он бежит по песку, держа за панцирь зеленого краба, пьет через соломинку апельсиновую газировку и ест хрустящие кусочки жареной рыбы. Когда мальчик проснется, то еще какое-то время будет воспринимать все это как реальность. Но потом он увидит лицо Скотта или вошедшей в палату медсестры и снова осиротеет – на сей раз уже навсегда.
Скотт приподнимается и смотрит в окно. Их с мальчиком сегодня должны выписать. Это значит, что они покинут больничный мир, в котором их окружают работающие приборы, где им каждые полчаса измеряют кровяное давление и температуру, кормят строго по расписанию. Тетя и дядя Джей-Джея приехали накануне вечером. У них были мрачные лица и красные от недосыпа глаза. Тетю, младшую сестру Мэгги, зовут Элеонора. Она спит в раскладном кресле рядом с кроватью мальчика. Ее муж, приходящийся Джей-Джею дядей, по профессии писатель. Он старательно избегает контакта с кем бы то ни было и похож на одного из тех идиотов, которые каждое лето отращивают бороду. Скотту он не нравится.
С момента авиакатастрофы прошло тридцать два часа. Это время в зависимости от обстоятельств может показаться одной секундой или целой вечностью. Скотту нужно принять душ – его кожа до сих пор покрыта солью от долгого пребывания в морской воде. Его левая рука висит на перевязи. У него нет удостоверения личности и брюк. Но, несмотря на это, он по-прежнему планирует отправиться в город, ведь у него намечена встреча с агентом. Скотт возлагает на нее большие надежды. Он верит, что ему удастся обзавестись новыми полезными связями. Друг Скотта по имени Магнус обещал заехать в Монток и забрать его из больницы. Скотт снова ложится. Он думает, что будет приятно встретиться с Магнусом – по крайней мере, впервые за последнее время увидит знакомое лицо. Они не очень близкие друзья – просто иногда вместе выпивают. Но Магнус принадлежит к тем людям, которые никогда не теряют присутствия духа и практически всегда пребывают в хорошем настроении. По этой причине Скотт накануне вечером позвонил именно ему. Он меньше всего хотел контактировать с кем-нибудь, кто начал бы охать и ахать, да еще и пускать слезу. Скотт был уверен: о том, что с ним случилось, говорить следовало небрежно и не слишком многословно. Когда он рассказал Магнусу, у которого дома не имелось телевизора, о произошедшем, тот отреагировал на это всего одним словом: «Прикольно». А затем предложил выпить
Скотт замечает, что мальчик проснулся и не мигая смотрит на него.
– Привет, дружище, – негромко говорит Скотт ребенку, стараясь не разбудить его тетю. – Ну как, выспался?
Мальчик кивает.
– Хочешь, поставлю мультики?
Еще один кивок. Скотт находит пульт от телевизора и листает каналы до тех пор, пока на экране не появляются какие-то мультперсонажи.
– Это что – «Губка Боб»? – интересуется Скотт.
Мальчик снова кивает. Со вчерашнего дня он не произнес ни слова. В первые несколько часов после того, как они со Скоттом выбрались на берег, Джей-Джей все же что-то говорил, по крайней мере, отвечал на вопросы – как он себя чувствует, не нужно ли ему что-нибудь. А потом замолчал.
Скотт, чувствуя, что ребенок смотрит на него, украдкой вынимает из стоящей на столе коробки резиновую перчатку и встряхивает ее. В воздух поднимается облачко талька.
Скотт притворяется, что ему отчаянно хочется чихнуть. Он кривит лицо, делая вид, что сопротивляется позыву, но затем все же искусственно чихает. Ребенок улыбается.
Тетя мальчика просыпается и потягивается. Это весьма миловидная женщина. Лоб ее закрывает прямая челка. Скотт видит, как Элеонора медленно приходит в себя после сна, понимает, где она и почему, и на ее лице появляется выражение ужаса перед тем грузом, который вот-вот ляжет на ее плечи. Однако при виде мальчика Элеонора выдавливает из себя улыбку.
– Эй, привет, – говорит она, обращаясь к ребенку, и пытается руками привести в порядок волосы. Потом переводит взгляд на экран телевизора, а затем на Скотта.
– Доброе утро, – приветствует он.
Элеонора осторожно оглядывает себя, чтобы понять, все ли в порядке с одеждой.
– Извините, – оправдывается она. – Кажется, я не выдержала и заснула.
Эта реплика не требует ответа, поэтому Скотт просто кивает. Элеонора обводит взглядом палату.
– Вы не видели… Дуга? Это мой муж.
– Кажется, он пошел за кофе, – сообщает Скотт.
– Хорошо, – с облегчением произносит она. – Это хорошо.
– Вы с ним давно женаты? – спрашивает Скотт.
– Нет. Всего… семьдесят один день.
– Но кто же такое считает, – пытается пошутить Скотт.
Элеонора краснеет:
– Он хороший. Просто сейчас слишком взволнован, мне кажется.
Скотт замечает, что мальчик перестал смотреть на экран телевизора и внимательно наблюдает за ним и тетей. Заявление о том, что Дуг взволнован, кажется Скотту немного смешным на фоне того, что пережили он сам и ребенок.
– А у отца мальчика есть какие-нибудь родственники? – интересуется он. – Скажем, деверь у вас имеется?
– Вы хотите знать, есть ли у Дэвида братья? Нет. Его родители умерли, а он был единственным ребенком в семье.
– А ваши родители?
– У меня есть мать. Она живет в Портленде. Кажется, прилетит сегодня.
Скотт кивает.
– Вы с мужем живете в Вудстоке?
– В Кротоне. Это в сорока минутах езды от Вудстока.
Скотт на минуту задумывается, представляя небольшой домик в лесистой долине, легкие плетеные стулья на крыльце. Что ж, скорее всего, мальчику там будет неплохо. А может, и наоборот. Что, если у него возникнет чувство изоляции? А если муж Элеоноры окажется пьяницей, писателем-неудачником вроде персонажа, сыгранного Джеком Николсоном?
– А мальчик когда-нибудь у вас бывал? – спрашивает Скотт.
Губы Элеоноры сердито сжимаются.
– Простите, я не понимаю, почему вы задаете мне все эти вопросы.
– Видите ли, возможно, это выглядит как неуместное любопытство, но мне отчего-то не все равно, что будет дальше с этим ребенком. Все так сложилось, что он мне, можно сказать, не совсем чужой.
Элеонора кивает. Она выглядит напуганной. И боится она не Скотта, а тех осложнений, которые вот-вот возникнут в ее жизни.