Перед штормом
Шрифт:
Давайте познакомимся с докладом хотя бы вкратце.
В конце 1903 года, говорится в нём, среди рабочих некоторых санкт-петербургских фабрик и заводов возникла мысль об образовании особого общества фабричных и заводских рабочих. (Обратите внимание: мысль о создании общества возникла у самих рабочих и будто в помине не было Зубатова — главного идеолога и организатора подобных обществ. Ну а если царь сам вспомнит об этом, он неизбежно же вспомнит и о том, что Зубатов уже получил спорна, а Лопухин тут ни при чём.)
Дальше в докладе сообщается, что «ближайшее участие в организации этого общества принял б. священник петербургской пересыльной тюрьмы, кандидат богословия Георгий Гапон, по ходатайству которого
«Собрание это, — пишет Лопухин, — имело целью предоставить своим членам возможность разумно и трезво проводить свободное от работы время, а также распространять среди рабочего населения на началах русского национального самосознания просвещение и способствовать улучшению условий труда и жизни рабочих. Для достижения этих целей обществу было предоставлено устраивать еженедельные собрания для обсуждения нужд своих членов, образовывать в своей среде светские и духовные хоры, устраивать концерты и семейно-вокальные и литературные вечера, учреждать разного рода просветительные предприятия… образовывать различные благотворительные и коммерческие предприятия… Действительными членами Собрания могли быть только русские рабочие обоего пола, русского же происхождения и христианского вероисповедания».
Далее Лопухин после столь радужного изложения замысла общества, не помня, однако, что через несколько строк радуга погаснет, делает хитрейший «ход конём». Представьте, царь читает следующее:
«В день официального открытия деятельности Собрания учредитель такового — вышеуказанный священник Гапон и члены Собрания, с глубокой признательностью оценивая благожелательность правительства по отношению к рабочим, выразившуюся в учреждении Собрания, просили бывшего министра внутренних дел (а он уже полгода как убит террористами — поди с него взыщи! — В. А.) повергнуть к стопам Его Императорского Величества их верноподданнические чувства любви и преданности и по всеподданнейшему докладу об этом статс-секретаря Плеве 20 мая 1904 года были удостоены Высочайшей благодарности».
Вот так элегантно и в возвышенном стиле, привязав к созданию общества самого царя, Лопухин приступает к объяснению того, как же всё-таки все проглядели опасность. И снова надо отдать должное его изворотливому уму и хитрости. Читаем: «Относительно деятельности его (общества. — В. А.) с. — петербургский градоначальник неоднократно свидетельствовал министру, что собрание строго держится намеченных его уставом задач и является твёрдым оплотом против проникновения в рабочую среду превратных социалистических учений. При наличности такого удостоверения министерство (внутренних дел. — В. А.) не имело никакого основания ожидать возможности какого-либо внезапного появления
В общем, из этих лопухинских строк выходит, что священник Гапон охмурил всех: и двух градоначальников, и министра, и полицию, и самого царя, удостоившего его высочайшей благодарности…
Отвлечёмся ненадолго от доклада, чтобы рассказать об одном эпизоде, который поможет нам понять дальнейший ход событий накануне «Кровавого воскресенья».
27 декабря Гапону домой позвонил Рутенберг:
— Срочно одевайтесь, хватайте на улице извозчика и поезжайте в Нарвское отделение. Там большая беда. И не только в Нарвском, но там — главное. Бунтуют путиловцы!
Не прошло и часа, как Гапон входил в зал Нарвского отделения. И был буквально оглушён — несколько сотен человек в один голос скандировали:
— Тетявкина вон! Тетявкина вон!
— Что это за Тетявкин? — спросил Гапон у подбежавшего к нему бородача Филиппова.
— Вы, отец, видно, не знаете, что произошло? На Путиловском уволено четверо рабочих и будто только за то, что они принадлежат к нашему обществу. А представил их к увольнению мастер Тетявкин.
— Тетявкина вон! — грохотал зал.
С помощью Филиппова Гапон взобрался на подмостки:
— Тише! Тише! — крикнул он, но куда там — зал ревел ещё сильнее. И тогда Филиппов гаркнул своим могучим басом:
— Тихо! Будет говорить отец Гапон!
Зал наконец притих.
— Дорогие братья! — начал Гапон. — Совершена грязная провокация, но мы должны здесь заявить, что своих рабочих мы никому не уступим!
— Не уступим! — на одном дыханье повторил зал.
— У меня предложение, — продолжал Гапон. — Сейчас же здесь мы избираем три рабочие депутации, они завтра же с нашими требованиями пойдут: одна — к директору завода, другая — к главному заводскому инспектору Чижову и третья — к градоначальнику, нашему другу генералу Фулону.
Взрыв оваций.
— А после Нового года мы снова соберёмся здесь и заслушаем наших депутатов. Давайте составлять паши депутации! Называйте фамилии, а я буду записывать.
На эту процедуру ушло более двух часов, но состав депутаций был наконец утверждён. Гапон обратился к избранным:
— Наши требования просты и понятны каждому. Вернуть уволенных. Это раз.
Овация.
— Мастера Тетявкина выгнать!
Овация.
— И можно ещё потребовать навести порядок со штрафами.
Овация.
— Значит, второго января снова собираемся здесь! До свидания, братья!
Гапон сбежал с подмостков и растворился в бурлящей толпе.
2 января утром зал был снова набит битком. Отчитывались депутации. В общем, ничего они не добились, разве что один из четырёх уволенных будет восстановлен на работе. Дирекция завода встретила депутацию злобно:
— Ваш ультиматум — форменное безобразие, — заявил директор. — Неужели вы всерьёз думаете, что дирекция не имеет права уволить рабочего, хотя бы и члена вашего общества? Что же касается штрафов, то я никогда не слышал, чтобы вопрос о справедливости наказания решали наказанные. Дисциплина в цехах никуда не годится, огромный процент бракованной продукции, а эта продукция идёт на войну. И при всём этом вы хотите лишить нас права уволить какого-то нерадивого рабочего. Идите-ка вы, братцы, по домам и подумайте хорошенько о том, что я вам сказал. Что касается мастера Тетявкина — мы его не тронем, это очень хороший и старательный работник.