Перехватчики
Шрифт:
Говорили мне об этом. Только хрен редьки не слаще, так я и сказал нашему Семенихину.
— Ну и напрасно. Будучи адъютантом, вы посылаете летчиков в наряд, — кажется, так вы изволили выразиться, — а тут будете посылать их на перехват воздушной цели. Разница есть. Вы же знаете, что прошла пора, когда истребитель сам решал все, что было связано с перехватом противника. Теперь летчик без служб взаимодействия, без КП, оснащенного радиотехническими средствами наведения, мало что сделает.
Я говорил, наверное, слишком прямолинейно, по-газетному,
— Кобадзе вот сравнил нашу работу с работой футбольной команды, где от слаженности ее зависит успех дела. — продолжал я. — В состав нашей футбольной команды входят летчики, наведенцы, техники…
Сухие, обожженные папиросами губы майора сложились в презрительную усмешку:
— Ладно, хватит агитировать. Вот съезжу в окружной авиационный госпиталь и тогда точно буду знать, на что годен. А пока вынужден довольствоваться тем, что имею.
Я взглянул на часы:
— Ох, как я засиделся. Пора.
— Но ведь ты зачем-то приходил? Говори, не стесняйся. Денег, наверно, занять?
«Чудесный предлог. Как это я сам не догадался?»
— Да не отказался бы от сотняшки.
— Ну так бы и говорил. — Майор полез в карман за бумажником.
Через минуту я был уже на улице.
«Ну разве можно его подставлять под удар? — думал я. — Ведь он пьет от горя, от большого, настоящего горя. А там на это не посмотрят. Сейчас строго. Могут и из армии выгнать. И даже без пенсии. Не посчитаются с его прошлыми заслугами. Надо спасать человека».
Я скорее пошел домой — на ужин у меня времени уж не оставалось.
Люси дома не оказалось, и я даже этому обрадовался. Написал на клочке бумаги: «Сегодня вечером не жди — выполняю срочное задание». Потом мне показалось, что ее может напугать такой текст, и я приписал: «Буду в учебном корпусе. Позвони».
Когда я пришел в класс, писарь Бочаров был уже там. Наклонив голову набок и высунув кончик языка, он раскрашивал заголовок на графике персонального налета.
Его так и не взяли в бомбардировочную авиацию — там своих людей хватало. Идти по примеру Лермана в оружейники он не захотел, да никто и не настаивал на этом; говорят, адъютанты эскадрилий даже поругались между собой из-за него. Каждому хотелось заполучить в эскадрилью хорошего чертежника. Так и стал бывший воздушный стрелок Бочаров писарем третьей эскадрильи. Впрочем, он, кажется, не обижался на судьбу.
— Капитан Истомин ушел совсем? — спросил я.
— С полчаса назад.
— Майору Сливко нездоровится, — я зачем-то смотрел на схему перехвата в стратосфере, вычерченную на доске командиром во время прошлых занятий, — он поручил поработать с тобой.
Писарь пристально взглянул мне в лицо, на толстых губах мелькнула еле приметная ухмылка. А может, мне показалось.
Я придвинул к себе счеты, взял из стопки летных книжек верхнюю и стал подсчитывать налет летчика за месяц сначала в простых, потом в сложных метеоусловиях, количество выполненных упражнений, фотострельб, перехватов,
Получавшиеся в сумме цифры я называл писарю, он аккуратно вставлял их в графы, а потом раскрашивал в разные цвета. Работа двигалась медленно и была не из приятных.
«Да, майора Сливко можно понять, — думал я. — Здесь белугой взвоешь».
— Часам к трем утра управимся? — спросил я у писаря.
— Вряд ли при таких темпах.
Время от времени мы делали перерывы, и я разговаривал с писарем.
Он, как и все писари, считал себя на особенном положении и знал о нашем брате офицере больше, чем остальные солдаты, неоднократно бывал свидетелем наших промахов на занятиях.
— Как думаешь, кто будет впереди по показателям, Пахоров или Приходько? — Меня в первую очередь интересовали свои ведомые.
— Пахоров, факт. Грамотный летчик, думающий. Смотрите, как он на занятиях рубит.
В один из перерывов, когда мы почти все уже закончили, — было около четырех утра — в класс неожиданно пришел Истомин. Несколько минут комэск молча изучал график. Широкое лицо его с резкими морщинами на безукоризненно выбритых щеках было обеспокоенным и строгим.
«Сейчас спросит о Сливко. Что же ответить?» — сердце громко стучало. Но капитан пока ни о чем не спрашивал. Ему зачем-то нужны были отдельные цифры. Вот он записал в блокнот, кто больше всего налетал, кто меньше всего. А нас с писарем как будто и не существовало.
«Прикидывает, какая эскадрилья выиграла соревнование, — подумал я. — Неуспевающих у нас нет, но и отличников немного. Он не очень-то обращал внимание на тех, кто летал успешно».
Потом Истомин так же молча повернулся и вышел. У двери сказал, не оборачиваясь:
— Лейтенант Простин, можно на минутку?
Мы переглянулись с писарем. На губах у него снова мелькнула всепонимающая усмешечка.
Я вышел за Истоминым на улицу.
Еще не светало, но восток уже чуть-чуть засерел, а у самого горизонта виднелась розовая ниточка.
Истомин достал папиросу.
— Почему вы не передали Сливко моего приказания и не доложили, что майор не сможет работать?
«Неужели он все знает? Наверно, он был у него. Но что мне сказать?»
— Решил, не стоит вас тревожить по такому делу. Решил сделать эту работу сам.
— Меня не интересует ваше решение. Я спрашиваю, почему не поставили меня в известность?
— Я хотел это сделать позднее.
— Ну хорошо, а что с майором?
— Болен.
— Что у него, температура, насморк?
— Этого я не знаю.
— Нет, вы всё знаете. А теперь и я знаю. Но вы представляете, что мне пришлось пережить несколько минут назад? Я готовился к докладу. Мне потребовались цифры. Придется, думаю, сходить к Сливко, пока он не заснул. А его хозяйка вдруг сказала, что Сливко с вечера спит непробудным сном. Я чуть не рехнулся. Побежал сюда и только теперь обо всем догадался. Он пьян?