Переиграть войну! Пенталогия

Рыбаков Артем Олегович

Немного полюбовавшись на удивленную Сашкину физиономию, я отлепился от лавки и похромал к лежавшему на полу танкисту.

– Ну, блин… Партизан хренов. Ты так бодро под окнами скакал, что я и не заметил…

– Не заметил – это хорошо. Но за моим байком ты всетаки сбегай.

Осмотрев руку танкиста и поняв, что имеет место перелом лучевой и локтевой костей, а также сильный ушиб мягких тканей кисти, я перешел к осмотру головы.

«Так, вроде ничего страшного – поверхностные рассечения. Выглядит страшно, но совершенно неопасно», – думал я, аккуратно ощупывая

голову пациента. Попутно я продолжал «опрос местного населения»:

– Гражданочка, а как давно командир у вас?

– Две недели, как его дядька… (всхлип) Остап, (еще один всхлип) за речкой нашел. Товарищ командир без памяти был. Неделю почти в себя не приходил.

«Странно, рана пустяковая, а без памяти… Может, контузило его? Или сотрясение?»

– А вас, девушка, как зовут?

– Лида.

– Вы комсомолка?

– Да, товарищ… – Тут она присмотрелась ко мне повнимательней и осеклась.

Ее можно было понять, встреть я фотографию себя нынешнего неделю назад гденибудь на просторах Интернета, ни за что не определил бы, кто на картинке изображен! Немецкий мотоциклетный плащ, измазанный грязью и кровью, изпод него выглядывают непонятные пятнистые штаны. Немецкую каску я оставил в коляске мотоцикла, а советскую пилотку потерял во время всех этих скачек, поэтому моя голова была украшена прямотаки колтуном из мокрых и припорошенных уличной пылью волос. Добавим к этому трехдневную небритость и нездоровый блеск глаз, и образ «маньяка – грозы пионерских лагерей» готов.

– Старший лейтенант… – успокаиваю я Лиду.

– А… каких войск? – не успокаивается комсомолка.

– Третьей, имени взятия Берлина, партизанской бригады!

«Ну вот что ты, дорогой, опять несешь, а?» – говорит мой внутренний голос, а я, отбив наступление любознательной студентки, продолжаю игру в вопросы и ответы. (Вы спросите, а как я догадался, что она – студентка? «Элементарно, Ватсон!» Она же сама сказала, что уже не первый год приезжает к дядьке на каникулы, а барышня – далеко не школьница, лет двадцать на вид).

– А как лечили командира?

– Дядька Остап руку ему в лубки положил, да эти мрази… – снова кивок в сторону покойника, – их сорвали. Из рожка отваром куриным кормили. Что мы еще сделатьто могли?

– Все правильно вы делали, Лида. Не волнуйтесь. Зельц, воды принеси – умоем лейтенанта. А потом на двор сходи – лубки найти надо.

В процессе умывания танкист очнулся. Разлепив неподбитый глаз, он уставился на меня, а потом, зашипев чтото грозное, попытался вскочить. «Прям дите малое», – подумал я, прижимая отощавшую тушку танкиста к полу.

– Спокойно, лейтенант… Свои здесь, свои…

– Аа… а кто вы? – тяжело дыша, спросил он.

Ну что ему было ответить? Не правду же…

– Разведка мы, партизанская. Сидеть можешь?

– Да.

В этот момент Дымов как раз принес лубки.

– Сержант, давай в охранение, а то сидим тут, как не знаю кто. Лида, это чьи дети? Ваши?

От подобного предположения комсомолка возмущенно вскинулась, но, видимо, осознав, что сейчас не время и не место для кокетства,

ответила:

– Это тети Марьяны сыновья, они в гости к нам часто приходят.

– А кто такая тетя Марьяна? Где живет?

– В том конце деревни…

Уф, одной заботой меньше. Как представил, что придется тащить в лес детей, так чуть не расплакался. Ну, куда бы мы их дели?

– Лида, вам придется тоже перебраться к тетке Марьяне.

– Нет, я с вами к партизанам пойду. Я за ранеными ухаживать могу. И нормы БГТО я в нашей группе лучше всех сдала.

– Все это хорошо, но вам придется остаться! Это не обсуждается!

Комсомолка всхлипнула. «Вот только женской истерики нам не хватало!»

– Лида, у меня к вам задание как к комсомолке и сознательной советской девушке… – добавил я в голос «значительности».

– Слушаю вас, товарищ старший лейтенант! – О, совсем другое дело! Вон, как глаза вспыхнули!

– Вы сейчас отведете мальчишек к матери, а потом вернетесь сюда, и мы подробно обговорим ваше задание. Вам понятно? – кивок в ответ. – Так выполняйте, товарищ комсомолка!

Проводив взглядом девушку, уводившую ребятишек, я повернулся к танкисту:

– Как зовутто тебя, лейтенант?

– Федор Скороспелый.

– На чем катался и в какой части воевал?

– Я из разведбата шестьдесят четвертой стрелковой. Взводом командовал. Мы западнее Козеково контратаковали, там меня и ранило.

– Это на поле севернее шоссе?

– Да, там. А вы откуда знаете?

– Видели мы ваши танки. А ранило тебя как?

– Я к прицелу наклонился, потом удар, и очнулся я только здесь, в деревне.

– Ты ведь на «тридцатьчетверке» ездил, лейтенант?

– Да. А как вы узнали?

– Похоже, это тебя через броню так приложило. Значит – прямое попадание в башню. Если бы ты на БТ или «двадцать шестом» был, то сгорел бы, контуженыйто. А скажи мне, лейтенант, почему вы не стреляли? И откуда в разведбате «Т34» взялся?

Он вскинулся, но затем сник:

– А вы откуда про это знаете, товарищ старший лейтенант?

– Мы снаряды ваши из танка вытаскивали. Бэка у вас почти полный остался.

– «Тридцатьчетверку» нам на замену передали, мне, как командируотличнику, и поручили на ней воевать. А у нас после пятого выстрела накатник сломался, вот и не стреляли… А танк совсем новый был, только с эшелона сгрузили… Ну, мы и вперед выскочили – бэтэшки прикрывать от противотанкистов… Кто же знал, что у немцев две батареи уже в лесу стоят, прямо нам во фланг нацелившись? А вы, выходит, там были?

– Три дня назад.

– Больше никого не встретили?

– До того поля отсюда по прямой – километров пять будет, если не больше. Ушли ваши на восток, если и выжил кто. Хотя что это я, выжил – это точно! Тебя сюда ведь ктото доволок.

– Товарищ старший лейтенант, а фронт где сейчас?

– Не хотел тебя расстраивать, но придется. Далеко фронт – под Оршей и Витебском. Такто…

«Ну вот кто меня за язык тянет, а?» – в который раз подумал я, заметив, что эти новости совершенно не обрадовали танкиста.