«Перекоп» ушел на юг
Шрифт:
И Илье очень захотелось показать Бударину и другим коммунистам, что он тоже готов все сделать, что ни в чем не подведет товарищей.
Погребной, попробовав соль, молча размял комочки, сказал:
— Горьковата. Надо крупные кристаллы выбрасывать — от них горечь. Это, верно, примеси других солей. Попробуем растворять соль в пресной воде и повторно вываривать. Может быть, получим чистую столовую соль.
На следующий день, когда еще звезды сверкали на небе, Бахирев уже разводил под жаровнями огонь. У одного из поддонов возился Ефим Кириллович.
Рядом трудились Бакалов, Макаренков, Бердан
Бахирев, обнажив в улыбке белые зубы, говорил:
— Прямо как на пароходе вахта. Ефим Кириллович, наше дело с огнем, а с веревками пусть матросы возятся. Вот только Бакалова да Бердана перевести бы в наше кочегарское звание. Правильно, хлопцы, я говорю, что у нас не что-нибудь, а машина?
— Да где же твоя машина? — возразил Погребной.
— Кочегарка есть — значит, есть судно. Помнить надо, Ефим Кириллович. Ну вы, швабры, уразумели? — Бахирев кивнул в сторону матросов.
…Из джунглей тянуло испарениями. Черное в безлунной ночи море плескалось пенистыми волнами у коралловых рифов. Остро пахло водорослями, смолой и солью. Откуда-то доносился запах обкуриваемого каучука. В воде отражались рдеющие точки огней. Над морем светлело. Сегодня Илья решил выварить соли в два раза больше обычного. Пока выпаривалась вода, Радченко подбрасывал в огонь плавник. Остальные собирали сушник. Илья же, обойдя побережье, нашел еще одну банку и сделал из нее новые поддоны.
Поведя плечом, он сказал:
— Вот две новые жаровни есть. Значит, солеварню расширяем!
…Датук был очень удивлен, когда, принеся русским убикаю, получил взамен скорлупу кокосового ореха, наполненную солью. Он отсыпал себе всего граммов тридцать — пятьдесят соли, а остальную вернул морякам и быстро что-то заговорил, показывая на убикаю.
Все поняли, что он считает слишком щедрой плату, предложенную ему за принесенные клубни, и не хочет обманывать русских.
— У нас будет много соли! — успокаивал Датука Бударин. — Наш Илья делает соль там, у берега моря. — И он настоял, чтобы Датук взял всю соль.
За это короткое время моряки немного научились объясняться с малайцами на их родном языке, и это сейчас облегчало разговор Бударина с Датуком.
Датук пришел на берег моря и, усевшись на песок, долго молча смотрел на Илью, на поддоны, не в силах понять, из чего русский варит соль. Но каково же было удивление малайца, когда Илья, зачерпнув морской воды, налил ее в поддон, а через некоторое время получил белую соль. Внимательно следил он за тем, как моряк залил соль пресной водой, быстро слил раствор, вымыл поддон и снова начал кипятить опресненную выпарку в чистом поддоне, разведя под ним огонь.
На следующий день Датук опять пришел и уселся рядом с Бахиревым — молчаливый, удивленный и даже немного испуганный. Илья взял его за руку, подал ему скорлупу кокосового ореха, чтобы Датук сам зачерпнул воды из моря, затем подвел к печке и помог малайцу вылить воду в поддон.
Когда все было проделано, Датук снова уселся молча у огня. Илье хотелось понять, о чем думает малаец. Может быть, о море,
Когда вода испарилась и соль подсохла, Датук бережно взял обеими руками щепотку и поднес к губам. Помедлив немного, он лизнул пальцы. И тут Илья увидел, что на глазах у старого Датука заблестели слезы.
— Когда русские уедут домой, Датук будет уметь делать соль, — произнес растроганный малаец.
— Датук, ты сегодня научишься делать соль, — торопливо ответил ему Илья.
Малаец отрицательно помотал головой.
Илья, показывая на поддоны, объяснил, что, когда русские моряки будут уезжать с острова, они оставят ему поддоны.
— Петер Энгерс, голландцы не разрешают, — нахмурился Датук.
Илья засмеялся и сказал:
— А вы у них и не спрашивайте разрешения…
Датук приглашает в гости
Илья Бахирев шел через поселок. Шел и думал: «Вот и март на исходе, а у нас по-прежнему ничего не изменилось. Четвертый месяц мы на острове. Но знают ли там, дома, о нас, где мы, что с нами? Нет, видно, не знают. Иначе нас вывезли бы отсюда».
Тоска закралась в сердце. «И всегда так, — продолжал про себя Илья, — едва окажешься один, сразу и грустно и тоскливо. А когда в коллективе, забываешься. Раньше и понятия никто из нас не имел, как тяжело быть вдали от Родины. И это тем тяжелее, что там идет война, а тут сидишь в бездействии. Наши гонят немцев, а мы, двадцать восемь человек, торчим на острове, ждем у моря погоды…»
Размышления Бахирева были прерваны внезапно раздавшимся возгласом:
— Руссия, Илья, заходи ко мне!
Илья повернул голову в сторону, откуда раздавался голос, и увидел Датука. Улыбнулся и повернул к его хижине. У входа стояли грубо вырезанные из бревен идолы. Лица их были уродливы: длинные уши, широкие рты, глубоко сидящие глаза под прямыми бровями, острые головы.
Илья вошел внутрь хижины.
Малайцы сидели, ели убикаю, приправляя клубни пальмовым повидлом.
Хижина была убрана всевозможными фигурками — видно, изображениями божеств, — вырезанными из скорлупы орехов и напоминающими идолов, поставленных у входа. Среди других выделялась одна замысловатая фигурка из черного отполированного дерева, изображающая старика, рассматривающего краба. Казалось, что старик сейчас подымет голову, взглянет на вас и заговорит.
Вдоль стен стояло много плетенных из травы или тоненьких прутиков корзинок и мисок; тут же громоздились свежесрубленные кокосовые орехи и висели початки кукурузы. Через решетки в хижину струился дневной свет, подчеркивая всю бедность ее внутреннего убранства.
Датук сочувственно спросил:
— Кушать нечего, да?
— Есть, но мало, — признался Илья.
Датук пригласил его поесть. Ели молча, а потом малаец вдруг закивал головой, весело и очень быстро говоря что-то на своем языке. Илья ничего не понял. Тогда Датук взял его за руку и повел на другую половину хижины — очевидно, кладовую.