Перекрёстки Эгредеума

Аттонита Эмпирика

Охотничье чутьё подсказывало, что со всех сторон за ним наблюдают многие пары глаз, в то время как его собственные не были привычны к столь скудному освещению. До слуха доносились монотонный шум клубящейся над болотами мошкары, мягкий плеск волн вдалеке, бульканье пузырящейся жижи и звук студенистого месива, взбаламучиваемого собственными отяжелевшими ногами.

Наконец, Эйкундайо не выдержал:

– Эй вы там! Выходите!

Но ответа не последовало, только два бледно-зелёных огня вспыхнули и тут же исчезли в зарослях тростника.

–

Я пришёл с миром! – Эйкундайо поднял свободную руку. – Я не причиню вам вреда. Мне нужна помощь!

Но вокруг стоял тот же приглушённый шум, в котором лишь инстинктивно угадывалось присутствие затаившихся живых существ.

Прежде, чем Эйкундайо услышал мягкий шелест тростника, в спину ему ткнулось что-то острое.

– Не дёргайся, – зашипело над ухом. – И не шуми.

***

Подталкиваемый сзади, Эйкундайо послушно и торопливо шёл, куда его направляли. Тот, кто был за спиной, ловко расстегнул его пояс и забрал меч, а другого оружия у юноши не было. Впрочем, он и не собирался сражаться.

Почва под ногами понемногу отвердела. Заросли начали редеть, и света стало больше.

Эйкундайо вытолкнули на круглую поляну, где стояла небольшая палатка и возле старого кострища горкой лежали наломанные стебли.

Острый предмет, коловший спину, убрали. Фигура в тёмно-зелёном плаще выскользнула вперёд, держа в руке кусок сухого тростника, и бросила его к остальным.

Она назвалась Аэндарой.

Большие изжелта-зелёные глаза. Оливковая кожа. Совсем юная, едва ли старше него по виду – хотя кто их, аюгави, знает.

Как странно: одежда её нисколько не походила на перемазанные грязью отрепья болотных жителей, а напоминала ту, что Эйкундайо видел у столичных торговцев. Плащ с капюшоном, длинная рубаха под широченным поясом, высокие сапоги да богатые штаны с кармашками и ремешками – не в пример лоскутным галахийским обноскам. А за спиной виднелся чёрный гриф настоящей лютни – ну точно как у тех странных чужаков!

– Крики их не на шутку переполошили. Кто знает, что у них в голове. Ещё и эта пыльца… Поэтому пришлось тебя так… Ты уж не обижайся.

Движения Аэндары были порывисты, речь – торопливая и звенящая. Или Эйкундайо так казалось с непривычки, потому что галахийцы обычно говорят глухо, даже хрипловато, растягивая слова.

Пока Эйкундайо недоумевал, девушка выхватила у него младенца и возилась с ним, сидя на корточках возле палатки. Тот уже не кричал – видно, истощил все силы.

– Он давно не ел? Что случилось?

Галахиец объяснил, что проплывал близ Тазга, когда в прибрежном поселении начался пожар. Что больше никто не выжил.

Всю правду открыть он не мог.

– Он из нуаров? – воскликнула Аэндара.

Она указала на крохотное запястье распелёнатого малыша, где темнело серое пятнышко. Приглядевшись, юноша различил тонкие линии жуткого, но по-своему изящного рисунка. Быть не может! Джаобийский паук!

– Нуары делают такие татуировки.

– Не знаю, – ответил Эйкундайо, – может, из нуаров.

–

Ладно, – девушка распрямилась и вскочила так резко, что Эйкундайо отшатнулся, – с отдыхом придётся повременить.

Она нырнула в палатку и принялась бросать в сумку какие-то пузырьки, свёртки и свитки, между делом вслух рассуждая о предстоящем путешествии. Так, словно спасение младенцев и помощь иноплеменным незнакомцам в болотистых дебрях – обычное дело.

Малыша надо накормить. И побыстрее сбагрить. Выходит, путь один – на Апсару, крошечный островок к югу от Уфтаби. Это, конечно, задворки цивилизации, не то что соседний Кито к юго-востоку, где обосновались королевские Стражи Мостов. А тут ничего нет, даже моста. Пара рыбацких поселений, да и только. Зато близко. И уж точно получше болот. Если поспешить, они будут на месте к утру. А если повезёт, там же и оставят опасно хрупкую ношу у какого-нибудь сердобольного рыболова.

– Это я хорошо придумала! – она рассмеялась беззаботно и звонко. – И никаких проблем. Вот увидишь, Аэндара всё мигом провернёт. Как бишь тебя там?

Эйкундайо слушал рассеянно, не понимая значения некоторых слов. Ему до сих пор было сложно поверить, что кто-то из аюгави умеет разговаривать. И он совершенно не мог взять в толк, откуда у странной болотной жительницы столько знаний о мире.

***

Второпях перехватив каких-то хрустящих безвкусных горелок, в сторону солнца шли они молча, вновь по болотам, меся грязь ногами: Аэндара впереди, с длинной палкой в руках, с лютней за спиной и мечом за поясом, за ней – Эйкундайо с дорожной сумкой и беспробудным младенцем. Он чувствовал на себе множество пристальных взглядов и угадывал в монотонном гуле затаённое дыхание растворённых в сумраке аюгави, но, следуя предупреждению спутницы, не оборачивался и не отвлекался от дороги, которую та находила безошибочно, ловко ощупывая палкой дно.

Наконец, зеленоватый туман рассеялся, и заросли оборвались узкой прибрежной полосой. Океан, открывшийся взору, был совсем не похож на беспокойный сумрачный простор близ родной Галахии. Здесь он был оранжевым и у горизонта сливался с самим солнцем, чей непривычно большой диск почти наполовину выступал из воды.

Только войдя в тростниковую лодку, Эйкундайо избавился от странного оцепенения, в котором пребывал всё это время, накрепко увязнув в ощущении нереальности происходящего.

Послушно взявшись за вёсла, он начал расспрашивать спутницу – а вопросов у него накопилось немало.

Аэндара разглядывала спящего у себя на коленях ребёнка с каким-то зачарованным умилением и при этом тараторила без умолку.

Сразу выяснилось, что галахийцы не знают общепринятых названий сторон света. Они определяют направления по солнцу, а не по луне, как все цивилизованные эгредеумцы, и называют юг «жаром», а север – «мраком». День у них – время, когда красного Адариса не видно на небе, хотя во всём остальном Эгредеуме считают наоборот. За исключением определения времени суток, за луной галахийцы вообще не следят.