Перекрестки судеб. Стася и Тим
Шрифт:
Тимур упирается ладонью в стену.
— Твою мать… — цедит сквозь зубы.
С того утра в его доме не звучала музыка. Алекс говорил, что это бред – ненавидеть музыку. А Крутов ненавидел. Особенно фолк. Особенно эту песню, влезшую в самую душу, нарушающую тишину этой ночи.
Он был уверен, что давно похоронил эти воспоминания, сохранив дружбу. Оказалось, хватило всего одной песни, чтобы вытянуть из него дерьмо прошлого. Хватило одной девчонки.
— Стася! – взревел он, двинув в сторону ее спальни.
Мало ей того, что подставила себя сегодня.
Музыка нарастает, заглушает его злость и ее имя. Он готов был придушить эту девчонку, но совершенно не был готов увидеть ее такой.
Она кружит по спальне в одном нижнем белье. Гибкая, словно кошка, перетекает в каждое движение. Выгибается и скользит по комнате. Цветные блики ночника переливаются в шелке ее белья, рассыпаются по телу, и она играет с ними, ловя ладошками. Смеется, поднимая волосы и бросая их на спину рыжими волнами. Она сама словно музыка: завораживающая, рождающаяся нежностью мелодии флейты.
Тимур не замечает, как она оказывается рядом, берет его за руку, переплетая пальцы, и увлекает за собой. Злость стирается невыносимой нежностью. Он забыл, как танцевать – Русалка напоминает. Шаг, поворот, так близко, что трудно дышать. Ее запах, шелк волос, легкое касание.
Она ведет, играет с ним, раскрывается. Никого откровенней Русалки в этом танце он не встречал в жизни. Живая, настоящая и такая ранимая. Дерзкая, смелая, но такая чувственная. Он перехватывает инициативу, когда она снова крутанулась к нему. Прижимает к себе, вдыхает терпкий аромат ее кожи и закруживает совсем в другом ритме. Смотря ей в глаза, совсем близко, дыша в унисон. И в эти минуты у них на двоих одно дыхание, один ритм, одна жизнь. Такая яркая и красочная, связавшая их этим танцем.
На последних аккордах Тимур подмигивает ей и тянет за руку. Они падают на кровать, тяжело дыша.
— Спасибо, — шепчет Тимур, улыбаясь. И чувствует себя непозволительно счастливым. И это чувство накрывает с головой, как стихийное бедствие. Русалка – его стихийное бедствие. Непокорная, упрямая и такая красивая сейчас.
— Ты здорово танцуешь, — Русалка переворачивается на бок, подперев ладонью щеку. — Где научился?
— Я в школе танцами занимался.
— Ты? — ахает, не веря. — А Алекс рассказывал, что ты был задирой и хулиганом в школе.
Да уж, за последний месяц его друзья стали частыми гостями в этом доме, особенно Туманов. Надо бы вытрясти из друга, о чем они тут откровенничали, пока Тимур искал Вадима.
— Был, — соглашается Тимур. — Пока не познакомился с Ингой.
Он смотрит на растрепанную и раскрасневшуюся Русалку. Такая счастливая: глаза блестят, на губах озорная улыбка. И вдруг захотелось поцеловать эту улыбку. Он привстает на локтях, становясь ближе, чувствуя ее дыхание, как она вдруг спрашивает:
— Любишь ее?
Как удар под дых. Тимур откидывается на спину, заложив под голову руки.
— Я нашла старые фотографии в подвале. Магнитофон искала.
Любопытно, какие новые снимки она нашла, что вдруг решила, что Тимур до сих пор любит Ингу.
— Мы были вместе с седьмого класса, — неожиданно осипшим голосом отвечает он и, похоже, совсем не то, что хочет услышать Русалка. — И, конечно, я любил ее. А сейчас…Сейчас в моей жизни есть одна непослушная девчонка, которая сегодня…
Тимур резко садится, становится вдруг душно. Он стягивает рубашку, швыряет ее на пол. Не хочется больше ничего говорить и стоило бы уйти, но он не может. Рядом с Русалкой он становится другим. Тем прежним пацаном, кого убила своим уходом Белка. Русалка воскресила его одним своим появлением. Научила дышать заново. Он слышит, как Русалка спрыгивает с кровати и обходит его. Смотрит, как она опускается на колени на пол между его ног, заглядывает в его глаза. И вдруг обнимает Тимура за шею и целует, срывая к чертовой матери все тормоза.
Тимур давно забыл, что так бывает. Что можно потеряться в одном поцелуе, в одном прикосновении, в ее тихом шепоте и сбивчивом дыхании – в одной девушке.
Забыл и не заметил, как попал. Попал в плен настойчивых пальчиков, стаскивающих с него брюки. Утонул в омуте рыжих, как пламя, рысьих глаз. В ее дурманящем запахе, шальном смехе и ее страсти.
Он плохо помнил, как раздевал ее. Только ее глаза и податливое, красивое тело.
Она плавится в его руках, стонет, кусает губы. А он стискивает ее, наматывает на кулак пшеничные волосы, запрокидывая шею, покрывая белоснежную кожу поцелуями. Кусает, делая больно, выплескивая злость на прошлое, и целует жадно, извиняясь и признаваясь в своем желании. Ласкал языком каждый ее шрам.
Он настолько увлекается, пытаясь получить ее, ощутить какая она, что не замечает ее слез, скатившихся по вискам из-под прикрытых век. Он останавливается лишь когда входит в нее, выколачивая тихий всхлип.
— Твою мать, – выдыхает он, сжимая кулаки. — Ты…ты…почему…зачем…
Слова не идут, мысли путаются. И хочется надрать задницу этой девчонке. А заодно и самому себе дать хорошего пинка. Почему не напомнила? Он же нахрен обо всем забыл, даже об Удаве и о том, чего она натерпелась от того ублюдка. Он бы не вел себя так… Он бы иначе. Нежно, осторожно. Как мужчина, а не как дикий зверь.
Но она не отпускает его. Прижимает к себе, обхватив ногами, смотрит потемневшими глазами.
— Тим, пожалуйста… не останавливайся. Я…хочу так…тебя…Давно хочу…пожалуйста…
И касается его губ своими.
— Стася, — хрипит он, упершись лбом в ее. — Сладкая моя…
И уже не может остановиться, медленно вспарывая ее тело сильными толчками. Доводя до исступления и теряя связь с реальностью.
А утром звонит Гурин.
Отвечать на звонок, как и встречаться с ним – дерьмовая идея. Но выхода не было. Тимур должен знать, что хочет ему предложить Гурин в обмен на Русалку. Встречу назначают на вечер.