Перекрестки судеб. Стася и Тим
Шрифт:
Тимур в два шага оказывается рядом. Рывком сдирает кусок ткани, не расстегивая, швыряет на пол. Русалка порывисто обнимает Тимура и утыкается носом в его грудь.
— Я не хотела…Я не думала…я…И Кирилл сказал…
Тимур напрягается, отстраняет от себя Русалку, смотрит в ее покрасневшие глаза.
— Что сказал Кирилл?
— Сказал, что я могу помочь, — вздыхает. — Тебе помочь. А мне просто нужно было увидеть Гурина. Просто…
Она не договаривает, потому что Тимур понимает сам. Русалка шла к Гурину, чтобы убить. Поэтому взяла пистолет. Ей не нужны
— Я виновата, прости, – шмыгает носом жена, выдергивая из непростых мыслей.
— Ох, Русалка, — а у самого внутри все дрожит от колючей ярости и противного страха. Ему даже представлять не нужно, что было бы – выстрели она в собственного отца. Он точно знает – сдох бы вместе с Гуриным, но ни за что не позволил бы ей сесть в тюрьму. Выдыхает с шумом. Она не собиралась его предавать. С одним разобрались. Что дальше? Прикрывает глаза, переводит дыхание.
— Тим… — зовет она тихо.
— Что с платьем, Русалка?
Она не хочет говорить. Тимур чувствует, как напрягается спина, как Русалка разворачивает плечи и как каждая клеточка ее красивого тела просто вопит, что она соврет.
— Даже не думай мне лгать, Стася. Выпорю.
И чтобы показать, что не бросает слов на ветер, до боли сжал ее попку. Она тихо ойкает и заливается румянцем. А по коже мурашки табуном. Тимур улыбается, пропускает между пальцами прядь ее волос, вдыхает аромат и морщится.
— Да пристал там один мажор, — кривится, как будто ящик лимонов съела. — Потанцевать пригласил, пока я ждала там…Потанцевали…а он большего захотел…подстерег меня у выхода и…ничего не было, Тим…
Она еще что-то говорит, но Тимур уже не слушает. Запах не дает покоя. Чужой. Мужской.
— Твою мать, – сквозь зубы, заглянув в ее янтарные глаза.
И видит в них только слезы.
— А платье я сама порвала. Случайно. И чулки. Дорогие, а качество фигня полная. Слышишь, Тим? Прости…
«Ничего не было», — повторяет он мысленно. Еще один пункт разрешили. Остается еще парочка, но сейчас…
— Ох, Русалка… — подхватывает на руки и перекидывает через плечо.
Ему чертовски не нравится, как она пахнет. Чужим мужчиной. И с этим надо срочно что-то делать. Все остальное перетерпит как минимум до утра.
Русалка взвизгивает. Изворачивается, молотит руками по его спине.
Откуда только силы нашлись?
Тимур приносит ее в ванную.
Открывает воду на всю и буквально заталкивает Русалку в кабинку. Сам влезает следом, отрезая ей пути к отступлению.
— Чокнутый, — отфыркивается Русалка. — Я знала, что ты…
— Ты меня еще не знаешь, — перебивает Тимур, вспенив на мочалке мыло. — Я злой и страшный серый волк, — а у самого смех рвется из груди пополам с невообразимым облегчением.
— Ты собираешься меня мыть?
Русалка даже перестает отфыркиваться и уклоняться от тугих струй.
Но вместо ответа Тимур принимается намыливать
Нежно мочалкой по пульсирующей венке, щекочет камушки позвонков и в маленькие ямочки на пояснице «заглядывает», пальцами касаясь каждого шрама.
А хочется губами. Чтобы забрать ее фантомную боль, слизать эти чертовы отметины с ее нежной кожи.
Но вместо губ мочалкой оглаживает попку, ныряя в развилку между упругих полушарий и чуть ниже, между влажных складочек и обратно, вверх, к высокой шее, ощущая сбившийся пульс. Чтобы спустя удар сердца повторить свое путешествие, кончиками пальцев ловя ее разгорающееся наслаждение.
И Русалка выгибается навстречу его ласке, подставляя свое тело его рукам. И тихо постанывает, почти мурчит от удовольствия.
И Тимуру это нравится настолько, что он готов проделывать это со Стасей, пока вода в душе не закончится или пока она не устанет.
Он сто лет не получал удовольствия от простого душа с женщиной. Впрочем, он ни с кем никогда не принимал душ, да еще чтобы кого-то мыть. Даже с Белкой. Она почему-то считала это глупостью из бульварных романов.
А это просто крышесносно.
Нет, не заниматься сексом. Хотя Тимур с трудом сдерживается, чтобы не войти в нее прямо сейчас, наполняя собой до остатка.
Потрясно просто ласкать свою женщину, наслаждаясь ее стонами и отзывчивостью. Это будоражит, доводит до критической точки. Эрекция болезненно упирается в ширинку брюк, а желание огнем растекается по венам, заменяя кровь.
— Тиим… — стонет Русалка, когда Тимур касается мочалкой ее груди с уже призывно торчащими сосочками.
— А у тебя веснушки, — улыбается он и разворачивает Русалку к себе лицом. Смывает пену с ее груди, намеренно задевая большим пальцем ее болезненные соски, сжимает грудь другой ладонью. — Даже здесь, — обводит пальцем темный сосок. С ее губ слетает не то стон, не то хрип. Она перехватывает его запястье, переплетает пальцы, сжимая сильнее грудь.
— Дааа, — выдыхает, закатив глаза. — Вот так, дааа…
Тимур прижимает Русалку к стенке кабинки. Она стонет, подается ему навстречу, раскрытым лоном трется о его бедро. Тимур выдыхает хрипло, и достает с полочки шампунь, предвкушая ее реакцию.
И она не заставляет себя ждать.
Русалка распахивает глаза, с изумлением наблюдая, как Тимур вспенивает на ладонях шампунь, и смеется.
У его жены мягкие и длинные, до самой попы, волосы. Медные. Они струятся между пальцами и походят на лаву, извергающуюся из жерла вулкана. И пахнут теперь мятой.
— Я хочу тебя, — шепчет Русалка, когда Тимур смывает ее волосы, прижимается к нему, потираясь о его твердый член. И тянется к его губам.
Поцелуй пахнет кровью и отдает горечью. Глубокий, страстный. Словно она целует его в последний раз. Словно завтра уже не наступит. Тимур подхватывает ее под попу, а она обвивает его ногами таким привычным движением, что Тимур рычит, уже не сдерживаясь. Снова прижимает Русалку к стенке, покрывая поцелуями шею, плечи, грудь.
Вода бьет в лицо, обжигает.