Перекрестки
Шрифт:
– На хуй! – сказала она.
До чего хорошо.
– На хуй Дорис Хефле! На хуй ее тефтели!
Мимо нее, наклонив голову от снега, шагал мужчина в шляпе, с портфелем в руке – очевидно, возвращался из Чикаго, с работы, – остановился, посмотрел на Мэрион. Она подняла руку с сигаретой и помахала ему.
– Все в порядке? – спросил мужчина.
– Спасибо, как нельзя лучше.
Мужчина пошел дальше. Его походка, решительный наклон его тела напомнил ей Брэдли. Мэрион поднесла сигарету к губам, заметила, что та почти догорела и вот-вот обожжет ей пальцы. Она отшвырнула окурок в снег.
Брэдли сейчас должно быть шестьдесят пять. Не так уж это и много, тем более в климате Южной Калифорнии: наверняка
Спички отсырели – чиркнув одной, Мэрион обожгла палец. Она гадала, какая сторона ее личности осталась с Брэдли, перевесила бы хорошая скверную или нет, и для этого попыталась вспомнить его страсть к ней. Воспоминания не стояли на месте, одно сливалось с другим, но Мэрион казалось, что Брэдли не раз выказывал к ней страсть. Даже когда она спятила и он уже боялся ее, все равно с трудом удерживался, чтобы не обнять. Потом он, разумеется, возненавидел ее за то, что она пришла к его жене. И что с того? Она тоже ненавидела его за то, что он от нее отказался. Ненависть быстро испарилась. Осталась лишь память о том, как восхитительно правильно она чувствовала себя рядом с ним. Что если со временем он тоже это почувствовал?
Она представила, как бросит Расса прежде, чем он успеет бросить ее. Вот это будет сюрприз так сюрприз. Похудеет на тридцать фунтов, уйдет от Расса – эта мысль доставила Мэрион такое удовольствие, что ее так и подмывало помечтать еще немного, сидя на скамье, не вспомни она, что в библиотеке есть телефонные справочники…
Она швырнула четвертый окурок в ноздреватый снег на парковке за библиотекой. Обстоятельства подчинялись ее намерению. Теперь у нее появилась веская причина желать, чтобы Брэдли оказался жив и по-прежнему обитал в Лос-Анджелесе, у нее был адрес и телефонный номер. Взбудораженная никотином, она думала, что делать дальше со своим волнением. Тефтели противной жены Дуайта Хефле значились в самом конце списка. Вдруг Бекки ждет меня дома, встревожилась Мэрион, вдруг чувство долга победило желание встретиться с Таннером Эвансом? Но вряд ли, да и Бекки, если уж на то пошло, запросто может пойти на прием с Рассом, тот только обрадуется. Он гордится красотой дочери и каждое воскресенье охотнее показывается на людях с ней, а не с женой.
– Иди ты на хуй, Расс.
Мэрион вспомнила, как ей хотелось кого-нибудь убить, и подумала: не податься ли впрямь в феминистки? Но пышка-психиатр ее достала. Никакой “прорыв” не прорвал бы ей душу так, как она чувствовала себя сейчас. Ее так и подмывало вернуться домой, выгрести из ящика с чулками остававшуюся наличность и на все деньги купить Перри дорогущий подарок, лишь бы отвести от себя искушение приползти обратно к Софии, – но магазины уже закрывались.
Мэрион сообразила, как быть дальше. Она должна рассказать обо всем Перри. Признание, которое она сделала Софии, было лишь репетицией, тренировкой. Кто-то из близких обязан знать, что она натворила, и уж точно не Расс. Перри больше всех похож на нее, ему тоже грозит нервное расстройство: его-то и надо предупредить. Куда бы ни привело ее собственное расстройство, в объятия ли Брэдли или к разводу и на сцену городского театра, Перри ей придется взять с собой. Ответственность за него не даст ей взлететь в опасную высь. Такую сделку она заключит с Богом.
Согреваемая лишним весом, Мэрион
Мэрион с трудом шла против ветра в гору по Мейпл-авеню и думала о том, что никотин травит сердце. На углу Хайленд остановилась, перевела дух и взглянула на часы. Почти семь. Расс, наверное, еще не приехал, по такому-то снегу. Она всегда может ему сказать: “На хуй этот прием, никуда не пойду”. Но приятнее наказать его иначе: пусть гадает, почему она не вернулась домой. Она не сомневалась, что за завтраком он наврал ей, не сомневалась, что он сейчас со своей подружкой-вдовой. Причем проверить это очень просто, сообразила Мэрион. Китти Рейнолдс, с которой он сегодня якобы поехал в город, живет как раз на Мейпл, в домике возле школы.
Той, кто не боится последствий, решение далось легко; Мэрион пересекла Хайленд и пошла дальше по Мейпл, против ветра. Ноги замерзли совсем, пальцы – почти. Она толком не помнила, в каком доме живет Китти, но, увидев его, сразу узнала. На первом этаже светились все окна, на подъездной дорожке стоял спортивный автомобиль с мичиганскими номерами, на двери не висел венок, на кустах не было гирлянд. Мэрион подошла к крыльцу, заметила, что снег чистили от силы час назад, и позвонила. На миг ей померещилось, будто она поступает так же, как тогда, с женой Брэдли, воспроизводит ту ситуацию; у Мэрион екнуло сердце. Но потом она с новой ясностью сообразила, что теперешняя ситуация – полная противоположность той.
Дверь ей открыл старик в толстом кардигане. Мэрион испугалась, что ошиблась домом, но старик представился братом Китти.
– Она сливает спагетти, – объяснил он.
– Ой, простите, вы ужинали, я вас потревожила.
– Что ей передать, кто ее спрашивает?
– Я… неважно. Надо было мне зайти раньше. Она ведь днем была дома?
– Да. Разгромила меня в скрэббл. В такой день приятно сидеть у камина. Так вы зайдете?
– Нет, я нет. – Мэрион развернулась. – Спасибо. Мы с Китти увидимся в воскресенье в церкви.
– Но кто вы?
Мэрион лишь отмахнулась на ходу. Услышав, что дверь закрылась, достала сигареты. Один коробок спичек отсырел, вторым еще можно было пользоваться. И хотя она подозревала, что Расс ее обманул, получив неопровержимое доказательство, пришла в ярость. И обманул-то по-дурацки, как мальчишка, раскрыть такой обман – пара пустяков: вот что самое досадное. Он что, за дуру ее держит? Вряд ли. Скорее вообще не считает за человека. Так, неудобный предмет за кухонным столом, раздражающая ваза, которая мешает дотянуться до сахарницы: ради такой не стоит даже выдумывать ложь похитрее. Ничего, скоро она похудеет, вот тогда он за все заплатит. Пока же самая сладкая месть – ничего ему не сказать: пусть воображает, будто ей ничего не известно, пусть и дальше лжет, обрекая себя на вечные муки.
Домой она попала почти в половине восьмого. На дорожке ни машины, ни следов от шин. Мэрион вошла с черного хода, разулась, сняла пальто, пригладила мокрые волосы. Сахарное печенье на кухонном столе уже не манило ее, как прежде. Да и сама кухня казалась тусклой и чужой. Точно она вошла в дом, хозяин которого недавно скончался.
– Перри? – позвала она. – Бекки?
Поднялась по лестнице, вновь позвала детей. Может, мальчики ушли кататься на санках? В комнате их темно, дверь настежь. Она включила свет в их с Рассом спальне. В ногах кровати лежала записка, написанная искусной рукой Перри.