Перекрестный галоп

Фрэнсис Феликс

Хорошо, что я не сказал матери, где нахожусь, иначе и мне было бы не миновать визита мужчин в лыжных масках. Но это дорого ей обошлось.

— Но почему они забрали ее? — спросил я, хотя уже знал ответ. Они понимали: я непременно приду за матерью. — Они сказали, куда ее увозят?

— Нет, — ответил Дерек. — Но потом сказали одну странную вещь. Что ты должен знать, где она.

— В полицию звонили? — спросил Ян.

— Нет, — с горечью ответил Дерек. — Они сказали, чтобы не смел звонить в полицию. «Попробуй только вызвать полицию, и Джозефин умрет», — так они сказали. И еще велели мне подумать хорошенько и позвонить тебе. — Он кивком указал на меня. — Но

я не знал, где тебя искать, даже номера твоего мобильного у меня нет. — Тут он расплакался. — Вот и решил спросить Яна.

Похитители сказали Дереку: я должен знать, где она.

Должен знать, где она.

И я знал.

* * *

Я приблизился к конюшням Грейстоун не со стороны дороги и ворот, как мог бы предполагать противник, но с противоположной стороны — прошел через распаханное поле и лес, что на холме.

Внезапность на войне — одна из основ тактики, в частности, именно она сыграла решающую роль в операции по возвращению Фолклендских островов. Аргентинцы, имевшие значительное численное преимущество, не верили, что британцам удастся подойти к Стэнли, так называлась столица острова. Путь к ней преграждали непролазные болота, а все укрепления были выстроены у берега моря, считалось, что атаковать можно только оттуда. Как же они заблуждались! Морские пехотинцы и десантный полк буквально перемахнули на середину острова; неся на себе оружия и амуниции на восемьдесят фунтов каждый, успешно преодолели за три дня пятьдесят шесть миль, и с тех пор эти бойцы стали героями армейского фольклора. Внезапность — один из основных факторов победы.

И я радовался тому, что в моем случае не пришлось тащить на себе эти восемьдесят фунтов груза. Невдалеке от опушки я остановился, опустился на левое колено. Прошло уже больше двух часов с тех пор, как удрученный и растерянный Дерек постучался в дверь к Яну. Сейчас 3.42 утра. Ночь безветренная, небо ясное, на темном фоне россыпью блистают и подмигивают звезды. Луна в фазе одной четверти быстро клонилась к горизонту на западе, слева от меня. Минут через сорок она зайдет окончательно, и чернота ночи сгустится, продолжаться это будет часа два, до восхода солнца, рассвета, начала нового дня.

Мне всегда нравилась тьма. Тьма — мой друг.

В последних отблесках заходящей луны я изучал заброшенный дом и стойла, что находились у подножья холма. Ни света, ни какого-либо движения заметно не было. Но я точно знал, что имели в виду те двое, когда сказали Дереку, что я знаю, где находится моя мать.

Но, может, это обман, лишь предлог заманить меня сюда, в это место, где я попаду к ним в лапы, а на самом деле маму держат в плену где-то еще?..

Я использовал все средства убеждения, чтобы отговорить Яна тотчас же позвонить в полицию. Дерек тоже умолял его не делать этого.

— Но мы должны позвонить им, — продолжал твердить Ян.

— Обязательно позвоним, — говорил я. — Но сперва дай мне шанс освободить маму.

Правдоподобно ли, что Джексон Уоррен и Питер Кэрравей могут причинить ей вред, даже убить? Лично я считал, что вряд ли, но не был уверен до конца. Отчаявшиеся люди решаются на отчаянные поступки, к тому же я слишком хорошо помнил, как они бросили меня умирать ужасной медленной смертью — от голода и обезвоживания.

Дерека я оставил под присмотром Яна. Дерек сходил в дом за бутылкой бренди и быстро вернулся, Яну же были даны четкие и подробные инструкции, в частности, незамедлительно звонить в полицию, если я не вернусь и не позвоню до половины седьмого утра.

С интересом и удивлением Дерек с Яном наблюдали за моими

приготовлениями. Первым делом я переоделся во все черное, тщательно зашнуровал черные баскетбольные бутсы, правда, пришлось сначала снять протез и натянуть обувку на ступню из пластика. Затем я сложил в маленький рюкзак мотки пластиковой черной ленты, ножницы, скотч, красную коробку с аптечкой, кусок цепи с прикрепленным к ней замком, фонарик и коробок спичек — все эти предметы я завернул в большое темно-синее полотенце, чтоб не гремели во время ходьбы. На этот раз я позаимствовал у Яна один из кухонных ножей — большой и острый, с изогнутым лезвием — и положил его поверх всего, что находилось в рюкзаке, чтобы можно было выхватить без промедления. А в кабинете матери я позаимствовал бинокль, с которым она ходила на скачки. И, наконец, извлек из картонного футляра саблю в ножнах.

— Ну уж это-то тебе вряд ли понадобится, — заметил Дерек, уставившись помутневшими от бренди глазами на клинок длиной в добрых три фута.

— Как знать, может, и пригодится, — ответил я, натирая клинок черной полировкой для обуви, чтоб не выдал сверканием. «А если возникнет необходимость, — подумал я, — использую без всяких колебаний».

Убивать врага — это было моим raison d''etre [19] на протяжении последних пятнадцати лет, и я сильно поднаторел в этом занятии. Того требовали «Ценности и стандарты Британской армии». Параграф десятый гласит: «Все солдаты должны быть готовы использовать смертоносное оружие в схватке; отнимать жизни у других и рисковать своими собственными».

19

Raison d''etre — смысл жизни ( фр.).

Но разве я до сих пор являюсь солдатом? Разве это война? И я сознательно стану рисковать своей жизнью и жизнью матери?

Я не был уверен в ответах на эти вопросы, но одно знал точно: я снова живу полной жизнью, цел и невредим, готов к схватке.

Поднеся к глазам бинокль мамы, я снова осмотрел находящиеся внизу строения, стараясь заметить лучик света или движение — любой знак, могущий выдать позицию врага, — но признаков жизни там по-прежнему не наблюдалось.

Может, я ошибаюсь? И они имели в виду совсем другое место?

По дороге сюда я сделал крюк и осмотрел стены Лэмбурн-холла, но там было заперто, темно и вроде бы ни души.

Нет, они должны быть здесь!

Луна зашла быстро, скоро я начну спуск вниз, затем предстоит короткая перебежка через открытое пространство от места моего укрытия к тыльной стороне стойл. Я последний раз посмотрел в бинокль — и вот оно! Заметил небольшое движение. Может, кто-то разминал затекшую ногу или растирал замерзшую ступню, но движение было, это точно. Кто-то поджидал меня за строем деревьев, справа от дома. Именно отсюда открывался хороший обзор на подъезд к конюшням и дорогу за ним.

Но если он ждет моего прибытия оттуда, то глубоко заблуждается.

Я подойду сзади.

Но где же его сообщник?

* * *

С заходом луны навалилась тьма. Но я не стал сниматься с места сразу же, выждал минуты две, пока глаза полностью не привыкнут к этим изменениям. Вообще-то ночь никогда не бывает абсолютно черной и непроглядной, от звезд исходит слабое сияние. Но разглядеть, что происходит в конюшнях Грейстоун, я из этого положения больше не мог. Да и менявряд ли кто оттуда заметит.