Перекресток миров. Первые шаги Синигами
Шрифт:
Он слегка замешкался у самой двери, и, развернувшись ко мне лицом, слегка кивнул.
— Благодарю тебя, Альмонд, за рассказ. — Тихо проговорил Генрих. — Надеюсь, в скорости ты будешь готов, вновь спустится в катакомбы.
Я ничего не ответил королю, а просто проследил за тем, как он вышел из палаты, не дожидаясь ответа. Я не мог обещать, что я спущусь туда вновь, и не один раз, а еще как минимум десять раз.
После того как король ушел, у меня состоялся разговор с Миуюки и многое стало мне ясно.
Во-первых, для Миуюки то, что произошел бой, не было полной неожиданностью. Мама была готова ко всему, она готовилась к каждой нашей тренировке,
А там снаружи во время каждой нашей ночной тренировки, в тайне ото всех, собирался ударный отряд — Альрик, Ингрид, пару магов жизни, декан огненного факультета, и около двух сотен самых высокоуровневых воинов из королевской дружины, которыми командовал лично король.
Во-вторых, Миуюки мне объяснила, кто восседает на тронах в самом центре первого уровня катакомб. Это были кровные предки Генриха Кровавого, и как бы король не рвался в катакомбы, и как бы ему ни была противна ситуация, когда ребенок помогает выполнять то, что он должен был по идее сделать сам, ему нельзя было спускаться в катакомбы, так как это спровоцировало бы пробуждение всех личей. И было у Миуюки подозрение, что это только первый уровень катакомб, а из тронного зала можно попасть на второй уровень, где находятся армии личей, собранные за множество веков.
В третьих, была небольшая тонкость — никакому высокоуровневому, а тем более группе, нельзя приближаться к закрытой части катакомб, а вот мой уровень даже сейчас равен жертвам, которые приносил прадед короля, и потому личи просыпаются по очереди.
Прадед короля и сам впоследствии стал личем, и именно Ингрид убила его, лишившись глаза в этом бою, не дав сделать из Генриха Кровавого слугу этого тайного культа, который служил одиннадцати мертвым королям. Только вот многочисленные родственники короля уже были слугами личей, и только Генриха по причине его обучения в дружественных империях не стали делать слугой до того, как на его голову не оденут корону. Когда все раскрылось, и смотритель катакомб был мертв, Генриху пришлось взяться за топор и проредить ряды своего рода. Конунги потеряли около семидесяти членов рода, в том числе и детей, а Генрих получил приставку Кровавый. Ведь для простого народа выглядело все как междоусобица, и то, как поступал король со своими родственниками было жестоко даже для варваров — он не щадил никого, что было немудрено.
Ведь на протяжении веков его предки ратовали за то, что его королевство для светлых сил, а больше всего преуспел в этом деле его прадед, которого любил Генрих. И который в своем послесмертие по своей воле стал личем, тем существом, которых ненавидели темные даже сильнее, чем светлые. И тогда-то и открылась Генриху истина — темные были опасны для личей, потому-то на них и устраивали гонения, а не из-за какой-то высокой цели. А иностранные империи знали об истинном положении вещей, разведка исправно доносила им о личах и культе. Только их устраивало такое положение дел, варвары — буфер против великанов с ледяных пустошей, а личи сдерживают развитие государства и армии, хоть и воевать с ними не стоит, и они не дадут королям пойти войной на соседние страны.
Мое пребывание в лечебнице не могло быть вечным, и когда прошел консилиум моих лечащих врачей светлого факультета академии, меня отпустили домой, где на самом пороге меня заключила в свои объятия сестренка. Она
— Братик, тебе больно? — Со слезами спросила меня Астрид, с ужасом смотря в первый раз на мою правую руку, на которой теперь проглядывались почерневшие вены.
— Нет. — С улыбкой ответил я и покрепче обнял свою огневолосую сестренку, и не имело значения то, что я врал ей. — Все со мной хорошо, огонек.
К сожалению, я постоянно лгал, не только ей, но и Миуюки, моя рука не перестанет болеть ещё долгие годы. Дрянь, которая защищала филактерий, проникла в мою кровь и собиралась убить все тело, но так и не вышла за пределы вен и артерий моей правой руки, опутав черными кривыми линиями, виднеющимися сквозь кожу, от кисти и по плечо. И, по словам Ингрид это было даже красиво, только вот, несмотря на красоту, иногда рука болела, так что я ловил себя на мысли о том, что неплохо было бы, если мне её оторвали или отрубили. Рука то онемевала и не слушалась, то словно в неё вселялся зуд, и я постоянно ей что то делал, хоть просто сгибал.
Мои недомогания были и в связи с достигнутым высоким уровнем. В неподготовленном по возрасту теле, в котором шли непонятные изменения, я стал сильнее, быстрее, моя реакция стала намного резче. Но вот только я сильно похудел, мышцы, что раньше уже приобретали радующий глаз рельеф, сдулись, а кости ломило. Я начал расти бешеными темпами, как объяснила мне мама, в те дни, когда я не мог встать с постели и не хотел ничего делать. Апатия захватила меня и, понимая, что мне тяжело, родители были бессильны помочь мне, кроме поддерживающих отваров они ничего не могли сделать. Вмешиваться в процесс принятия более двух уровней не стоит, ведь можно оставить меня калекой. И именно поэтому я теперь оставался дома, пока все уходили по своим делам в академию, а так как и Серого забирали с собой, то я быстро заскучал в пустом доме.
Но это произошло не сразу, а после того, как я, проспав и провалявшись на кровати два дня, понял несколько очевидных истин — в средневековье дома в одиночку, если не пить, то делать нечего, особенно если ты ребенок. А пить мне пока противопоказано по возрасту, хоть и тянуло меня после разговора с работодательницей пропустить пару стаканчиков разбавленного спирта. А спирт тут имеется, по крайней мере, в лаборатории, которую постепенно строит Миуюки. Помню, как подозрительно посмотрела на меня мама, когда я смешал его с водой и хотел попробовать получившуюся смесь.
В связи с тем, что в доме не хранились книги, которые были большой ценностью, а от тренировок я был освобожден, я начал бродить по городу, который не был особенно дружелюбным к детям. Меня перестали узнавать, как мальчика с бешеным волком из-за худобы и того, что я начал вытягиваться, словно рос в высоту не по годам, а по часам. А спокойный осмотр города, не привлекая внимания дорогого, стоит, особенно когда в тебя не тычут и не говорят что вон сын некромантшы и воина тьмы, которые с удовольствием истязают законопослушных подданных.