Перекресток одиночества 4: Часть вторая
Шрифт:
Не стали бы… но все же сделали.
На это и обратила наше внимание Милена, равно как и на куда более важную и мрачную деталь — после того как упоминание снега и льда в словах разведчиков звучало все чаще, их доклады становились все сбивчивей, по отметкам слушателей дыхание становилось все чаще и тяжелее, а затем… тишина.
На этом Милена сделала паузу, выждала минуту, давая нам поразмыслить и продолжила с третьим столбцом, пару раз тихо стукнув по экрану и буднично заявив, что информации о «красных» исследователях нет почти никакой. Помолчав еще немного, она выдала итог своего впечатляющего доклада, выведя данные и на экран.
Зеленый сектор, начало длинного ледника, кончик языка —
Желтый сектор, средняя часть длинного ледника — были визуальные обрушения глыб, после чего связь прерывалась. Почти все мертвые тела выброшены спустя промежуток времени в изломанном жутком виде. Почти всегда смерти случались после того, как в докладах появлялось регулярное упоминание о снеге и льде. Та запаниковавшая двойка, что привязала себя к глыбе и вместе с ней «приехала» к краю ледника уже мертвыми, последний раз выходили на связь с места, где условно начинается желтый сектор.
Красный сектор, область перед самым холмом, рядом с дырой, откуда выползает вся эта масса. Дотуда дошли единицы и на связь уже не выходили — мешали помехи. Как они погибли неизвестно. Обрушений примерно в это время не было, но они были позднее и примерно в той же области. Всего два тела — наверное — вернулись к краю ледника в виде разрозненных сплющенных фрагментов.
Когда Милена окончательно закончила доклад, в помещении повисла настолько мертвая тишина, что девушка просто не выдержала и излишне громко заявила:
— Так что ваш вывод о том, что исследователей убивают только сход и падение сераков является абсолютно неверным. Вы ошиблись, уважаемые ученые!
Ох как красиво это было сказано…
И снова непрошенные ассоциации со старыми картинами, где на всеобщих заседаниях, юные талантливые дарования в пух и прах громят не прошедшие испытанием временем и логикой теории уже седых ученых мужей, смирно сидящих в зале и молча смотрящих как с грохотом рушится все придуманное и вроде как даже железно доказанное. Меня всегда интересовал вопрос — о чем они сейчас думают, зная, что потратили годы и годы впустую…
Здесь все было не так масштабно, но впечатляюще.
Убедившись, что эффект достигнут, Милена кивнула, сделала пару глотков остывшего чая, вытащила из чужого портсигара сигарету, щелкнула спиртовой зажигалкой, выдохнула струю дыма над нашими головами и продолжила:
— Это был систематизированный наглядный негатив. Теперь перейдем к сдержанному позитиву. Переходим?
Кашлянув, Чифф медленно опустился на свое место и медленно кивнул:
— С большим удовольствием, госпожа Милена. Знаете…
— Да?
— Если однажды вам вдруг надоест родной бункер, то можете быть уверенны — мы с радостью примем вас очень хороших условиях.
Милена смешливо сверкнула глазами:
— Вот спасибо. Но нас и там неплохо кормят, как сказано в одной потрясающей старой истории. Итак! Позитив! Его мало, но он все же есть. Начинаю переслять.
Она начала загибать пальцы:
— Первое — дальше всех продвинулись самые молчаливые. Звучит достаточно бредово, но это зафиксированный факт. Глубже в ледник зашли те, кто почти не выходил в эфир, а выходя, отделывался несколькими словами.
Второе — почти все наиболее успешные разведчики были землянами. Если конкретней, то счет три к одному. Пять землян на одного луковианца. При этом, как я уже выяснила, тот луковианец в прошлом был знаменитый восходитель на различные вершины и просто экстремальный путешественник. Есть еще двое луковианских разведчиков, показавших себя в леднике очень хорошо, но они не сумели покинуть
Я улыбнулся в ответ и потянулся к тому же многострадальному портсигару, выцепив себе самокрутку, а на обратном движении стянув со столешницы и зажигалку.
— Третье — из некоторых докладов я вычленила кое-какие повторяющиеся описания, разделила их на отдельные группы, чтобы с уверенность идентифицировать по некоторым внешними признакам и соотнести с достаточно четкими и неизменными координатами, которые — поймав наши помутневшие взгляды, Милена тяжело вздохнула и сказала проще — Не все в леднике меняется! Есть и кое-что неизменное — и оно послужит нашими зацепками. Системный тщательный подход, господа! Вот что поможет сохранить жизнь нашего отважного разведчика. А если к этому добавить одну мою идею, то… Слушай, Охотник… а может ты не станешь тащить с собой запасные портянки и возьмешь кое-что куда полезнее? — выдержав ее откровенно взбудораженный взор, я спокойно кивнул:
— Легко.
— Отлично… тогда пусть кто-нибудь принесет из вездехода мою вторую сумку. Кто-нибудь еще молодой, сильный и даже не…
Вздохнув, я передал тлеющую сигарету Филе и поднялся со скамейки…
На этом ничего не кончилось. Следующие немало часов мы все провели в этой комнате, до хрипоты споря, чертя и стирая маршруты прямо на столе, затачивая и снова исписывая драгоценные карандаши, ставя чернильные кляксы на обрывках бумаги, скуривая сигарету за сигаретой, что-то жуя, чем-то запивая, порой ненадолго отключаясь на ближайшей койке, чтобы внезапно подскочить и сходу влиться в не утихавший спор с таким жаром, будто и не спал еще пару минут назад. Несколько раз пришлось все хорошенько проветривать, запуская в помещение не только ледяной свежий воздух, но и радостно рвущийся к нам шепот далекого Столпа. Но всем было плевать на шепот. Мы продолжали спорить и орудовать уже не только карандашами, но и ножами, кромсая шкуры и прикидывая сколько и чего могущего пойти в дело находится в вездеходах и кладовках. Луковианец радист вышел на связь и на своем языке толковал с ближайшим бункером…
У меня была с собой рация. Но я к ней даже не прикоснулся и все это время она была не просто выключена — из нее был извлечен аккумулятор, сейчас хранящийся у меня в тепле под одеждой. Имелось выбранное нами время для выхода на связь, но еще до первого сеанса я должен был добраться до нужной нам первой точки.
На это у меня ушло больше часа — при плевом расстоянии, если мерить по прямой. Но если взять мой запутанный обходной маршрут, добавить к этому все мои попадания в забитые снегом тупики и осторожный отход назад, то получится довольно внушительная дистанция. Внушительная и утомительная — здесь почти не имелось ровных мест. Все время приходилось либо взбираться по сцепленным между собой обломкам, либо спускаться. Зажатый в руке шест то и дело опускался на очередной снежный пятачок и нередко пробивал верхнюю корку, чтобы с хрустом уйти гораздо глубже. Некоторые снежные валы оказывались внутри пустыми, легко поддаваясь под нажимом сапога. Каждый раз я отдергивал ногу и с помощью зажатого в руке фонарика спешно проверял очередную каверну. Чаще всего находил очередную трещину и отмечал, что она была пуста. Да и под снежными пятачками на глубине больше полуметра начиналась пустота. Такое впечатление, что испещрившие дно ходячего ледника трещины всасывали в себя снег и лед подобно природным пылесосам, хотя по всем законам природы их давно уже должно было забить спрессованной массой до отказа.