Перелетные птицы
Шрифт:
* Юрченко бежал обратно в Советский Союз в ноябре 1985 года. В этом поступке усматривается множество причин, и все личные. Роман, который у него был в Оттаве с одной русской женщиной, работавшей в советском посольстве, рухнул, так как она отказалась просить вместе с ним политического убежища. Более того.
– это редкий случай среди перебежчиков жизнь в Соединенных Штатах при ближайшем рассмотрении показалась ему менее привлекательной, чем ему казалось. Он был также рассержен на то, что ЦРУ поторопилось дать в прессу некоторую информацию, которую он успел рассказать. В целом, созданные вокруг него условия в немалой степени способствовали его побегу обратно. Этот побег облегчался ещё и тем, что его "попечители" пошли с ним обедать в ресторан, расположенный вблизи советского посольства. Так что ему и нужно-то было извиниться на несколько минут и быть таковым. Бытует мнение, что это был тоже "импульсивный
Согласно Юрченко, было неудивительно, что "Фэрвел" не только сразу признался в шпионаже в пользу Франции, но воспользовался случаем, чтобы заклеймить режим и воздать хвалу Западу. Он написал длинный документ под названием "Признания предателя", которое по своей остроте воскрешает в памяти "Я обвиняю" Эмиля Золя. Самой острейшей критике он подверг службу, в которой работал. Первое главное управление КГБ, заявил он, "совершенно разложилось, пропитано алкоголизмом, коррупцией и непотизмом". Его тирада заканчивалась словами: "Мое единственное сожаление в том, что мне не удалось нанести ещё больше ущерба Советскому Союзу и оказать ещё больше услуг Франции".
"Фэрвел" знал, что он обречен, но не каждый из обреченных встречает смерть как последний раунд борьбы. В его "Признании" отражены два аспекта его характера, и холодное презрение интеллектуала и горячая славянская страсть сливаются в одно. Не последним из важных уроков, преподанных "Фэрвелом", является то, как он закончил свою жизнь.
Он улыбнулся бы тому, что случилось после его казни. Так, 5 апреля 1983 года французское правительство единым махом изгнало из страны 47 сотрудников советских спецслужб, действовавших во Франции под разными видами дипломатических прикрытий. Основную массу составляли офицеры "линии икс", взятые из списка двухсот пятидесяти, который был передан "Фэрвелом" в ДСТ за год до этого. Эта массовая высылка наделала много шуму и в западной прессе была напрямую связана с ударов, который до этого нанесли французам русские. За три месяца до этого французское посольство в Москве было вынуждено со стыдом признать, что КГБ шесть лет прослушивало связь с Парижем через "жучки", вмонтированные в посольские телетайпы таким образом, что русские читали сообщения до того, как они зашифровывались перед отправкой в Париж и после того как расшифровывались - после получения из Парижа. Высылки явились ответом на такое унижение, и этого не скрывали. На самом деле оба эти события никак не были связаны между собой. Советские разведчики были высланы потому, что месяцем раньше Раймон Нар и его коллеги получили подтверждение о смерти "Фэрвела", так что теперь можно было разрушать названную им сеть, не боясь навредить ему.
Хотя Кремль воздержался от ответных мер, КГБ старался отомстить за свое поражение и спустя долгое время после смерти "Фэрвела". Летом 1984 года они пытались заполучить в свои руки того самого бизнесмена, с которого всё началось - когда в конце 60-х был отремонтирован разбитый автомобиль. Бизнесмен получил письмо, написанное рукой жены "Фэрвела", в письме бизнесмену предлагалось приехать в Москву. Но эта очевидная ловушка была проигнорирована.
Имя этого бизнесмена, очевидно, упоминалось в качестве оперативного контакта "Фэрвела", когда тот был в Париже, и вовсе не значит, что его имя получили от "Фэрвела" во время допросов, перед смертью. И французский коммерческий представитель в Москве, возобновивший опасный контакт, и сотрудник аппарата военного атташе, который принял эстафету, доработали свои сроки в Москве, как было запланировано, и до возвращения домой, через год или два, их никто не трогал. "Фэрвел" продолжал служить Франции даже после того как он уже больше не мог служить Западу.
17
Резидент
Олег Гордиевский - это третий гигант из длинного списка офицеров советской разведки после 1945 года, который отверг систему и стал служить Западу. И он единственный из этого трио остался жив. Пеньковского в начале 60-х и "Фэрвела" в начале 80-х поймал, пытал и казнил режим, который они предали. Гордиевский чудом сумел избежать той же участи благодаря собственному высочайшему профессионализму скользнул и, можно сказать, помощи со стороны британцев, на которых он прилежно работал более десяти лет, пока его тайна не потрясла Москву.
Все перебежчики, без пяти минут перебежчики и "агенты на месте", про которых сказано в этой книге, тоже не пигмеи. Гиганты же среди них те, чья значимость вышла за рамки их чисто профессионального
Вместо документов, которые передавали те два его предшественника, Гордиевский передавал уникальное знание внутреннего мира Кремля, которое было доступно ему в силу его высокого ранга и тех постов, которые он ранее занимал в своей карьере. Как у Пеньковского и "Фэрвела", у него была своя миссия. В его случае вклад в отношения между западом и Востоком состоял не в военной или научно-технической информации, а в глубоком проникновении в умы советских лидеров. Некоторые из его открытий потрясали. Все вместе они помогли Западу изменить свои представления о советском режиме, и они работают до сих пор (напоминаем, что книга вышла в 1985 году - примеч. перев.).
Первым таким открытием, в начале 80-х годов, было то, что Запад даже не заметил, как он тогда прошел в опасной близости от войны. И дело было не во всплеске советской агрессивности, а в приступе паники. Гордиевский служил тогда в Москве , когда была запущена "Операция РЯН" - по начальным буквам слов "ракетно-ядерное нападение".
В конце ноября 1981 года в резидентуры всех столиц натовских и других важных и влиятельных стран вроде Японии, Швеции и Швейцарии, а также некоторых латиноамериканских государств была направлены циркулярная телеграмма. Получателям приказывалось отслеживать признаки того, что Запад готовит молниеносный ядерный удар по Советскому Союзу. Далее следовало перечисление пунктов, по которым надо было собирать информацию - они варьировались в зависимости от конкретной страны. Гордиевский сам направлял приказ по "РЯН" в Лондон.
От лондонской резидентуры требовалось внимательно наблюдать за режимом работы Даунинг-стрит 10, министерств обороны и иностранных дел (и докладывать, горит ли по ночам свет). Аналогичное наблюдение вменялось вести за американским посольством на Гросвенор-сквер и штаб-квартирами Ми5 и Ми6, прослеживать активность передвижений курьеров и офицеров связи между этими ведомствами, наблюдать перемещения министров, отмечать, как часто Маргарет Тэтчер ездит в королевский дворец, обращать внимание на необычные передвижения войск и на оживление на авиабазах и в морских портах, отмечать, не проводится ли накопление запасов продовольствия, банков крови и прочие меры гражданской противовоздушной обороны, свидетельствующие о подготовке советского ядерного контрудара. Регулярные доклады следовало посылать каждые две недели, но в случае наличия чрезвычайной информации направлять её немедленно.
Циркуляр намечалось разослать из Москвы намного раньше, но были потеряны месяцы, потому что сводная команда из шестидесяти офицеров КГБ и ГРУ, на которую была возложена разработка циркуляра, с самого начала не восприняла это задание слишком всерьез (Это было время, когда во главе КГБ стоял ещё Юрий Андропов. Он, якобы, скептически отнесся к этой затее, но его убедил присоединиться к ГРУ "ястреб" - советский министр обороны маршал Устинов).
"Операция РЯН" датируется маем 1981 года, когда впервые в своей истории два конкурирующих ведомства по приказу Политбюро скооперировались в работе по сбору глобальной информации. ГРУ поручили отслеживать чисто военные признаки планирования Западом нанесения первым ядерного удара, тогда как КГБ - собирать доказательства принятия политического решения о пуске ядерных ракет против Советского Союза Соединенными Штатами или в рамках НАТО. В Москве считали, что критическое решение может быть принято за 7-10 дней до нападения. Это, считали в Кремле, было минимальным сроком, необходимым для осуществления всех многоплановых тайных приготовлений - не только по части собственно ракет, но и по широкому спектру правительственного управления, связи между союзниками, экономического планирования и гражданской обороны. За обнаружением этих различных признаков подготовки последовал бы преход советского руководства и всех вооруженных сил и ракетных войск на более высокий уровень готовности.