Перемещенный
Шрифт:
Теперь становилось все понятно. Некто весьма могущественный, а, впрочем, давно пора уже называть вещи своими именами — ни кто иной, как сам генсек Павел Потоцкий был крайне заинтересован в том, чтобы миротворческая миссия Степана претерпела полное фиаско. В произошедшем виделась также и светлая сторона. Если Потоцкий подошел к делу его ликвидации с таким размахом, значит императрица Татьяна Романова всерьез была настроена уладить проблему с сиртями полюбовно, как в свое время поступили ее предки в смутный период противостояния с Советами и Рейхом.
Видимо, одновременно с ним точно к
— С императрицей тебе надо встретиться. Попадешь к ней на аудиенцию — и проблема твоя разрешится сама собой.
— Хорошо бы, — Степан так и рвался спросить, с какой стати Илья так мило беседует сейчас с ним вместо того, чтобы предать в руки белоголового силовика из НКВД, но вовремя спохватился. Одного взгляда на мундир гауптмана оказалось достаточно для того, чтобы понять: перед ним не тыловая крыса, не кабинетный вояка, а настоящий боевой офицер. Правая грудь увешана сверху донизу орденами всех мастей и пород, четыре наградных планки за ранение. Такие как он ненавидят безопасников пожалуй даже больше чем кто-либо, включая самого Степана.
— На вот, возьми, — пока он копошился в своих мыслях, гауптман успел встать с кресла, пружинистой походкой подойти к встроенному в стену шкафу и извлечь оттуда точно такой мундир, что был на нем самом. Не хватало разве что кителя. — Одевайся в темпе и проваливай, транспорт с сопровождающим я тебе дам.
— А карета?
— Донерветтер*! К чертям карету! Мой человек отгонит ее куда подальше, чтобы глаза не мозолила.
И тут Степана осенило:
— Погоди, тот хлыщ, подполковник Белябин или как его там, — он ведь не мог ее не увидеть! Она же на самом виду стоит, прямо посреди двора!
— Билибин. Подполковник Билибин, — чисто автоматически поправил его гауптман. — А насчет кареты не волнуйся. Для таких как Билибин черный ход с тыльной части здания предусмотрен, оттуда двора не видно, — в дверь постучали. — Войдите!
Чуть помешкав, через порог переступил немолодой уже унтерфельдфебель с помятым лицом и заспанными глазами.
— Кольбе, где вас носит?
— Виноват, господин гауптман. Разрешите доложить?
— Потом доложишь. Сюда слушай.
Неторопливо, обстоятельно Илья принялся вводить своего подчиненного в курс дела. Степан к их разговору особо не прислушивался. Зато про Джевехарда вспомнил наконец. Высунулся в коридор: на месте корнет, стоит где стоял.
— Ты что там, не один? — догадался Илья.
— Нет. Паренек со мной, корнет из гусарского эскорта.
— Отлично, сюда его зови. Его тоже переодеть надо. Кольбе, займитесь этим, — глянув на вошедшего Джевехарда, краснолицый гауптман не удержался от полупрезрительного смешка — очень уж несерьезно выглядела гусарская форма на взгляд кадрового военного. — С ними поедешь, тайно доставишь к императорскому дворцу, — этот приказ опять же относился непосредственно к Кольбе, который не замедлил тотчас же ответить согласием.
— Яволь.
— Высочайшей аудиенции добьешься сам. Все ясно?
Еще одно «яволь» и Кольбе испарился. Не прошло и пяти минут, как он появился вновь с комплектом новехонькой формы для Джевехарда:
— Переодевайтесь,
Принесенная им форма пришлась корнету практически впору. Рубашка в плечах правда была немного широковата, но со стороны это практически не бросалось в глаза. Да и китель при желании можно надеть — он прилагался к комплекту, чего не скажешь о форме Степана, щедрой рукой пожертвованной гауптманом из собственного гардероба.
Прощание прошло быстро, скомкано, ибо времени было в обрез. Да и к чему лишние сантименты? Каждый из них умом прекрасно понимал: в этой жизни они скорее всего больше уже не встретятся.
— Следуйте за мной, — Кольбе повел их каким-то извилистым путем, совершенно не тем, по которому они пришли сюда сами.
Вот и выход. Степан обеспокоено заозирался. К счастью, задний двор комендатуры был пуст, от подполковника Билибина, наверняка покинувшего здание точно тем же путем, что и они, уже и след простыл. Лишь какая-то тварь, смахивающая на собаку, сосредоточенно выкусывала блох из залежалой желтовато-коричневой шерсти. Приглядевшись более внимательно, Степан понял, что ничего собачьего в ней нет и в помине: восемь коротких лап, передние, как у землеройки, заканчиваются длинными изогнутыми когтями. Лапы шестипалые, перепончатые. Дрянь в общем-то та еще, а выражение на длинной плоской морде такое удовлетворенно-блаженное, что поневоле обзавидуешься ее незатейливому полурастительному существованию. Тьфу ты, погань!
Как оказалось, Кольбе, когда ходил за формой для корнета, успел позаботиться и о транспорте. Средних размеров фургон по типу стандартного, армейского, уже поджидал их у ворот. Лошадей было правда запряжено в него всего четверо, что, видимо, объяснялось его сравнительно небольшими габаритами.
— Штабной вариант. С повышенными ходовыми характеристиками, — уловив искорку любознательности в глазах Степана, счел за лучшее пояснить унтерфельдфебель. — Внутри тоже все переоборудовано. А, впрочем, сами скоро увидите.
Действительно, с точки зрения банальных удобств фургон мог дать значительную фору вычурной карете императрицы. По виду он чем-то смахивал на купе в поезде: ничего лишнего, все крайне функционально и сделано на века. Четыре койки в два яруса, между ними, ближе к изголовью, намертво прикрученный к полу небольшой столик. «Наверняка он раскладывается» — подумал Степан и не ошибся в своих предположениях. Даже крючки для одежды — и те наличествовали в тех местах, где им положено быть. Да, конструктор явно выходец из его мира, уж слишком по-родному все было устроено здесь. Этакая милая сердцу совдепия в миниатюре.
Он едва не сверзился на пол, когда фургон тронулся с места. Джевехард оказался умнее: в один миг стянув со своих ног замызганные хромовые сапоги с высокими, выше колен, голенищами, он запрыгнул на левую верхнюю полку и вытянулся на ней, блаженно полу прикрыв глаза и постанывая от наслаждения. Не долго думая, Степан последовал его примеру. Койку правда выбрал нижнюю, ту, что справа, руководствуясь то ли природной практичностью, то ли это давал знать о себе возраст. Нет, о старости никакой естественно не может идти и речи, до нее как до Пекина босиком, но привычки определенные уже имелись.