Переодетые в чужие тела

Соло Всеслав

– - О чем ты опять задумался, Василий Федорович?
– - через некоторое время безмолвия полуночных партнеров, одного -- в наброшенном на плечи халате маленько и сутуло стоящего у окна, другого -- лежащего в постели в ласковой наготе собственного тела, которая, сумрачно белела в приземистом освещении свечи, стоящей на низенькой тумбочке.

– - Слабый мужчина я для тебя, -- проговорил безлико и равнодушно профессор.
– - Зачем ты со мною захотела переспать, -- оживляя некоторую, снова прорывающуюся, привычную унылость продолжал он, -- ведь, такое множество здесь, в поселке, молодых жеребцов?

– - Вот-вот, -- подтвердила она, -- именно -- жеребцов, -- и прихихикнувши в подушку, сказала: -- Все они хороши, и я спала со

многими. Но как бы тебе объяснить, чтобы ты меня правильно понял, -- на мгновение серьезно задумалась женщина, -- я развиваюсь и живу символами. Да -наслаждение, и его всегда, было бы желание, можно получить, но символ -надо искать и долго приобретать.

– - Что-то не пойму, о чем ты хочешь сказать, о каком символе ты говоришь, когда тут все просто и ясно как белый день: стар и неуклюж в любви, вот и весь, как я понимаю, символ? Разве может принести такой, как я, удовлетворение?
– - профессор отошел от окна и медленно удалился в глубину комнаты и теперь остановился у распахнутой ненасытности кровати, потому что присутствовала на ней женщина, по его убеждению, не получившая полноценного мужского общения. Халат соскользнул с его плеч на пол, и профессор виновато присел на кровать у изголовья женщины.

– - Поцелуй меня, -- нежно потребовала она, и Аршиинкин-Мертвяк, подавляя мужское неуважение к себе, наклонился плавно к ее лицу и едва прикоснувшись своими дряхлыми, понималось ему, губами, поцеловал ее свежий и ароматно пахнущий подбородок, но он не успел оторвать своих губ от него.

Женщина уловила напряженную шею профессора в объятия локтевых шелковистотеплых изгибов своих рук и неожиданно соскользнула влажно-прохладными губами прямо в губы Аршиинкина-Мертвяка, и тут же трепетно и крепко прижалась всеми своими изгибами тела к профессору.

Долгий поцелуй так же неожиданно, как и возник, прекратился: она освободила профессора от взволнованного объятия, и он отклонился от женщины и остался сидеть у ее изголовья.

– - В чем же символ?
– - спросил он.

– - Вам...
– - женственно вздохнула она мужчинам никогда не понять, пока вы сами не испытаете этого, не окажетесь женщиной...

– - Прости, -- остановил ее профессор, -- но ведь так же и женщинам, -не понять нас, мужчин, пока они не побывают мужчиной.

– - Бесспорно, но это другим, остальным женщинам.

– - Ты хочешь этим сказать: другим женщинам, но не тебе?

– - Именно так.

– - Но разве ты была в шкуре мужчины?

– - Позволь мне не отвечать на этот вопрос.

И Аршиинкин-Мертвяк, немного насторожился, но постарался никаким образом не высказать этого.

– - Хорошо. Не отвечай, -- согласился он.

– - Так вот, -- продолжила Виктория, внимательно присматриваясь к выражению глаз профессора в отблесках света свечи, как бы выискивая, думалось профессору, именно его сейчас настороженность по отношению к ней, не исключено, для того, чтобы поиметь повод прервать разговор и обидеться. Тогда профессор отвел свой взгляд от Виктории и продолжал слушать ее, определенно всматриваясь в огонь свечи. Так вот, -- говорила она, -- вам, мужчинам, никогда не понять, что если она, женщина, не может существовать только с одним мужчиной, так это не всегда от безрассудства, глупости, разврата или еще чего, а и от другого, скажем: незнания, скорее даже -познания себя как женщины, женщины как таковой. Это тот самый момент, когда женщина не знает возможностей женского тела и потому обнаруживает эти возможности, изучает проявления своего тела и души как ребенок какую-нибудь игрушку. И только те женщины, которые твердо знают свое тело и понимают его -- быстро охладевают к нему или же всегда остаются в какой-то мере безразличными к своему естеству, а если нет..., есть еще один путь, но лишь для немногих женщин, которые, обнаруживают себя в соединении с истинным мужчиной, который проявлен в истинном символе, сотканном из бесчисленного множества

необходимых для такой счастливицы образов, дающих ей возможность раскрывать и познавать себя -- с этим, одним, единственным и незаменимым, но заменяющим и вмещающим в себя все и всех остальных.
– - Виктория замолчала.

– - Уверен, что ты, возможно, права, Виктория, -- прозвучал посвежевший голос профессора, смотрящего неотрывно в глаза женщине, еще не досказавшей.
– - Но что же все-таки есть символ?
– - придав своему голосу мягкую и заинтересованную интонацию, осведомился он, не притворяясь, выказав подлинную откровенность своей души, выказав то, что она, его душа сейчас и чувствовала на самом деле, а еще он почему-то боялся, что Виктория не продолжит начатый разговор на тему, от которой профессор находился каждый свой день неподалеку: дочь Юлия.
– - Так что же все-таки символ?
– - поторопил он ответ вторично, потому что Виктория все еще продолжала молчать.

Прошла осторожная минута со стороны профессора и загадочно-напряженная со стороны его партнера-собеседницы.

– - Тебе сколько лет?
– - наконец, но неожиданно спросила она.

– - Двадцать, -- немного обиженно ответил профессор.

– - Я спросила серьезно.

– - Двадцать... Сорокалетней давности, -- грустновато подтвердил он.

– - Значит.., шестьдесят лет, -- подыскивая слова для продолжения разговора, как бы по пути передвижения своих мыслей, определилась она.

– - Значит, шестьдесят, -- будто машинально повторил за Викторией и профессор.

– - Слушай, ты прожил, -- заговорила она, -- шестьдесят и неужели так и ни разу не задумывался над этим?

– - Над чем?

– - Над символом.

– - Я все время пытался бороться только с его последствиями.

– - Что ты имеешь ввиду?

– - Я примеряю на себя сказанное тобою и все совпадает. Ты говоришь символ, а я понимаю -- цель.

– - Можно и так, -- подтвердила Виктория.

– - Моя первая жена, (если бы я понимал тогда!), имела символ по отношению ко мне, когда выходила за меня замуж, всего лишь, остаться по окончании университета на жительство в Москве, и по осуществлении символа она стала уродливой натурой, отвратительным человеком.

– - Но она не виновна в этом. Она познает себя, -- пояснила заинтересованно слушающая профессора собеседница.

– - И это я теперь понимаю. Больше того, скажу, и каждый мужчина, как ты повествуешь о женщине, должен научиться заранее распознавать, и если не желает потерять любовь своей избранницы, то, и уметь во время выражать из себя -- очередной символ, новый и именно тот, который она, его суженая, еще не открыла, не познала, но теперь возжелала -- открыть и познать. Она, обладательница предыдущего символа, как исчерпавшего себя, ибо она его достигла, но она не может остановиться и, тем самым, продолжая собирать себя, она начинает стремиться и выискивать, иначе, убегая от деградации, новый символ, а развитие не может быть обвинительно, это все равно что ополчаться на свечение Солнца: оно есть и светит, потому что не может иначе. По-детски просто, по наитию природы, обнаруживает она в себе свое естество женщины, и потому ей будут всегда требоваться все новые символы, пока она не станет полностью женщиной, чтобы перестать быть и ею. И ты же не станешь отрицать, что мужчины так же познают и открывают себя, как и вы, женщины.

– - Ты присутствовал на защите моей диссертации?
– - тут же ответила на вопрос вопросом Виктория.

– - Да, и потом внимательно читал ее содержание.

– - Тогда зачем ты, -- немного обидевшись, в свою очередь сказала собеседница, -- спрашивал о символе?

– - Не обижайся на меня. Одно дело знать об этом, и совсем другое, поверь мне, уметь правильно определяться в жизни.

– - Это касается тебя и сейчас?

– - Да... Моя дочь, Юлия... Я хочу остаться для нее в символе, целью -всегда необходимого рядом отца. Возможно ли такое?