Переплёт
Шрифт:
– Ну, понимаешь, – вздохнул Тлар, – они так просили взять хоть кого-то… Им интересно…
– Кто просили? – обалдел Димка. – Сюсики?
– Ага, – кивнул Тлар. – Ну, что тебе, жалко, что ли, Дим? Им, может, надоело взаперти сидеть, пусть Сенька с нами на твой дом посмотрит, хлопот же от него никаких…
– Цирк с конями! – прошипел сквозь зубы Димка, но любимого (в этом он уже не сомневался) супруга обижать не хотелось, к тому же, если мама и бабушка правильно воспримут его новых родственников, то на их фоне такая милая домашняя зверушка, как
– Ладно, – сказал он. – Пусть и Сенька с нами будет. Только смотри, Тлар, ты отвечаешь за его хорошее поведение.
– Сю-и! – глухо пискнул Сенька из-под куртки, а Тлар радостно кивнул.
«Разобрались?» – проворчал Борька.
«Разобрались», – ответил Димка, которого продолжала грызть неясная тревога.
«Тогда возьмитесь за руки, – скомандовал вредный браслет. – И глаза закройте. Во избежание».
Димка взял за одну руку Тлара, а за другую Нико, и велел им закрыть глаза. Через мгновение он почувствовал резкий рывок, к горлу подступила тошнота… а затем всё кончилось.
«Всё, можете открывать, – заявил Борька. – Всё в порядке».
Димка открыл глаза и увидел, что они стоят во дворе его родного дома. Он радостно бросился к двери, чтобы постучать, и замер. На двери висел большой замок, что вообще бывало крайне редко. Окраина, на которой жил Димка с семьёй, была достаточно спокойной, там редко запирали двери, даже уходя по делам, а уж ночью… Ночью только изнутри. Где же мама и бабушка? Даже если мама на работе, хотя на её фабрике редко бывали ночные и вечерние смены, то где бабушка?
Воображение немедленно нарисовало Димке страшную картину – бабушка заболела, сердце у неё давно пошаливало, она в больнице, а мама… Мама с ней. Но если мама в больнице с бабушкой, значит… ей совсем плохо, и…
У Димки подкосились ноги. Но подошедший к нему Тлар поддержал его и прошептал:
– Дим, не паникуй. Давай войдём в дом и посмотрим, что там и как.
Димка согласился, необходимость действовать привела его в чувство. Он сбежал с крыльца и пошарил под старой бочкой для дождевой воды, поставленной на два кирпича. Запасной ключ был на месте, и Димка с некоторым облегчением вставил его в замок. Дверь распахнулась, Димка вошёл в дом… и понял, что хозяйки покинули его уже давно. Деревянный дом, оставленный без присмотра, не протапливаемый в холодное время, довольно скоро приобретает особенный запах, который не перепутать ни с чем. Особый запах покинутого дома-сироты.
Димка судорожно вздохнул, прошёл дальше и щёлкнул выключателем в прихожей. Свет послушно зажёгся, в доме не было беспорядка, все вещи лежали на своих местах, только их уже покрывал слой пыли – тонкий, но вполне заметный. Значит, в доме не было никого уже несколько месяцев. Что же случилось? Куда пропали мама и бабушка?
Димка прошёл через комнату к шифоньеру и распахнул его. Вот здесь уже была недостача. Не было маминой куртки, бабушкиной беличьей шубки, большой кожаной сумки на колёсиках. Не было и кое-чего из бабушкиных платьев и маминых джемперов и юбок. Неужели
Димка засунул руку под нижнюю полку шифоньера. Там, он знал, бабушка хранила заначку на собственные похороны, эти деньги местные пенсионеры с некоторым цинизмом именовали «гробовые». Деньги были вложены в плотный конверт и приклеены скотчем к нижней полке. Димка пошарил по гладкой поверхности. Конверта не было. Бабушка ни за что не тронула бы эту заначку, если бы всё было в порядке. На его памяти она брала из неё деньги всего раз пять, но потом, с пенсии, аккуратно вкладывала назад. Неужели случилась беда?
Димка прислонился к стене. Беда. Его не было рядом с мамой и бабушкой, и произошло что-то плохое. Что-то очень нехорошее. Это он виноват. Он.
И снова Тлар не дал Димке впасть в отчаяние. Он обнял Димку и зашептал:
– Тише-тише-тише… Я не ощущаю здесь следов смерти. Они живы, а значит, мы их найдём. Обязательно.
В это время выскользнувший из-под куртки Тлара Сенька прямо-таки завертелся волчком, оглядывая незнакомое место. А потом уверенно прыгнул на стол, а с него – на кухонный шкафчик и сбросил с него красивую жестянку из-под импортного чая – такие подарки на Восьмое марта делал собес всем заслуженным пенсионеркам. В этой жестянке хранились деньги на расходы и документы.
От удара крышка с жестянки соскочила, и Димка увидел, что банка пуста. Пуста, за исключением довольно пухлого конверта, надписанного ровным бабушкиным почерком. Почерком из тех забытых времён, когда всем первоклашкам «ставили руку», заставляя писать строго перьевыми ручками, с сердитым учительским шипением во время чистописания «Нажим!» и «Волосяная!». Поэтому почерк у большинства граждан был каллиграфический.
Димка поднял конверт и в горле у него пересохло. Надпись на нём гласила: «Внуку моему, Димочке».
– Что? – спросил Нико.
– Вот, – прошептал Димка. – Бабушка письмо оставила.
И тут неожиданно активизировался Борька:
«Уходите! Уходите скорее! Опасность приближается! Я чувствую! Чувствую!»
«Борь, ты что?» – удивился Димка.
«Уходите скорее! Мне трудно перенести вас из дома!» – настаивал на своём браслет.
Такая паника со стороны отнюдь не склонного к истерике браслета поразила Димку, и он торопливо сказал:
– Нико, Тлар! Борька беспокоится! Говорит, что нам нужно уходить!
– Тогда выходим, – быстро ответил Нико. – Если он говорит о том, что надо уходить, значит, сам с опасностью справиться не может. Не будем рисковать.
Димка торопливо кивнул, схватил с комода две фотографии – мамы и бабушки – и бросился к двери вслед за Тларом и Нико. Сенька, кстати, тоже явно почувствовал что-то. Он спрыгнул со стола, забился под куртку Тлара и, судя по тому, что куртка ходила ходуном, дрожал мелкой дрожью.
Димка вышел из дома, торопливо запер дверь и сунул ключ на прежнее место, а потом схватил Нико и Тлара за руки и закрыл глаза. Резкий рывок, и вот они трое снова стоят перед катером.