Перепутья

Венуолис Антанас

Если для крестоносцев, наблюдающих за этим поединком со стен замка, все было ясно, — и выпады противников, и отражение ударов, и нежелание сразу завершить схватку, — то жемайтийцы, незнакомые с рыцарскими обычаями и традициями, ничего не понимали, тем более, что оба рыцаря бились не на жизнь, а на смерть.

— Если это так, — охал, глядя со стены, старый Висиманта, порешивший на своем веку не одного крестоносца, — если рыцари, желая снять друг дружке голову, упускают самые удобные моменты, тогда к чему весь этот поединок?! Не лучше ли было бы дать им в руки одно лишь копье?! В схватке с медведем жемайтиец только потому и выходит победителем, что, выждав единственный удобный момент, когда медведь встанет на задние лапы и поднимет передние, чтоб обхватить ими охотника, тот топором бьет его по голове. Не воспользуется этой минутой человек — ею воспользуется зверь.

А так, как чужеземные рыцари, не поступают ни люди, ни звери; они рубят своего противника в самый неудобный момент.

Особенно возмутился старый Висиманта, когда однажды лошадь Ганса Звибака присела на задние ноги: рыцарь Дранк не только не воспользовался удобной позицией и не снял одним ударом крестоносцу голову, но даже вонзил свой меч в землю и подождал, пока противник справится с конем. Будь это просто игра, тогда другое дело, но когда шла битва не на жизнь, а на смерть, такой поступок жемайтийцы не могли понять.

Сначала казалось, что сила, ловкость и общее преимущество на стороне рыцаря Дранка; во всяком случае, так полагали жемайтийцы: рыцарь Дранк чаще нападал, чаще наносил удары и изобретательнее их отражал, а один раз даже посадил лошадь крестоносца на задние ноги; но старый комтур и хорошо знакомый с рыцарскими поединками Греже сразу заметили, что брат Ганс пока еще не нападает, а только изучает своего противника и примеривается, чтобы сразу нанести ему смертельный удар.

Бились рыцари долго. Светило солнце, и людям на стенах замка казалось, что внизу не люди бьются, не мечи сверкают, а швыряются молниями какие-то боги.

Вскоре зрители заметили, что ход поединка несколько изменился: рыцарь Дранк, до того наносивший своему противнику удар за ударом, вроде бы начал уставать, вроде бы выбилась из сил и его лошадь, и он перешел от нападения к защите. Это заметили не только крестоносцы, но и жемайтийцы, и боярыня Книстаутене с дочерью, и служанки. Крестоносцы стали возбужденно перешептываться. Они внимательно выжидали, когда же последует решающий удар. Но рыцарь Дранк так искусно защищался и так ловко отражал все удары, что крестоносцы снова засомневались, не испытывает ли своего противника и англичанин.

Симпатии боярыни, ее дочери и всех слуг были на стороне английского рыцаря, ибо он за все время, проведенное в замке, никого не обидел, с людьми жестоко не обращался, не заставлял жемайтийцев унижаться перед ним и был вежлив со всеми. Он во всем отличался от крестоносцев, иногда даже отменял или изменял их приказы и не носил белый плащ с черными крестами, которые так ненавидели жемайтийцы.

Все крестоносцы, за исключением, возможно, одного лишь рыцаря Греже, шептали молитвы и просили господа бога, чтобы во славу ордена победителем стал Ганс Звибак, чтобы он кровью англичанина смыл с отряда позорное пятно. Даже старый комтур Герман, и тот шептал молитву и давал обет долго молиться за душу рыцаря Дранка, а за невинно пролитую кровь жемайтийцев обещал сотворить доброе дело: крестить как можно больше язычников.

Тем временем крестоносец начал все сильнее и сильнее теснить англичанина и, когда лошадь противника вдруг споткнулась, ударил мечом по плечу и пробил доспехи. Вмятина окрасилась кровью, которая сочилась через продолговатую трещину. Рыцарь Дранк только почувствовал, что под мышкой стало тепло и заныло плечо. Он понял, что произошло. Увидел кровь и брат Ганс и пришпорил своего коня.

Со стен замка нельзя было увидеть ни кровь, ни пробоину в доспехах, но, когда английский рыцарь повернул своего коня так, чтобы удобнее было не нападать, а щитом прикрываться от ударов противника, все поняли, что приближается решающая минута. Поняли это и брат Ганс, и рыцарь Дранк. Их глаза, защищенные забралом, встретились: крестоносец пристально следил за своим противником, поворачивал своего коня, стараясь оказаться с левой стороны, и подкрадывался к англичанину, как волк подкрадывается к раненому кабану. Взгляд крестоносца был отчужденный, пронизывающий и страшный, и не было в нем ни капельки любви к своему ближнему, ни милосердия, ни благородного рыцарского доверия к суду божьему. Крестоносец подкрадывался, чтобы не ударить англичанина, а сразу прикончить его. Рыцарь понял это. Его правая рука стала отекать, и уже становилось трудно удержать в ней меч. Приближался роковой час. Рыцарь Дранк облился холодным потом. Теперь он только придерживал своего коня и не позволял крестоносцу зайти слева. Бросив взгляд на стоящих здесь же свидетелей, Дранк увидел, что они тоже следят за ним, что они тоже ему чужие, так же, как и те, которые наблюдают со стен замка. Понял

рыцарь Дранк, что он попал в лапы не к благородным рыцарям, а к разбойникам и что этот поединок они устроили для него так же, как охотники устраивают волчью яму. На стене замка среди белых плащей крестоносцев рыцарь Дранк увидел боярыню, ее дочь Лайму, служанок, чьи песенки он слушал с такой жадностью, и в его душе вроде бы возродилась надежда. Собрав все силы, он ударил крестоносца мечом по шлему, сбил гребень с пучком перьев и вогнул забрало. Крестоносец отскочил, развернулся и поправил шлем. Он как бы оглох, но тут же снова начал теснить английского рыцаря и все пытался зайти слева. И опять крестоносец подкрадывался к нему, как волк к раненому кабану. Рыцарь Дранк сжимал в руке меч, но его рука стала как бы чужая. Струйка крови вырвалась из-под надлокотника и побежала в ладонь. Англичанин поднял меч. Его лошадь разгорячилась. Рыцарь натянул поводья, но лошадь перебирала копытами и порывалась встать на дыбы. Тем временем жеребец крестоносца кинулся на его коня и зубами вцепился в гриву. Рыцарь Дранк еще прикрылся щитом и уже поднял было меч, но тут Ганс Звибак нанес колющий удар в то место, где доспехи были погнуты и разрублены; его меч скользнул и со скрежетом вонзился под доспехи. Оружие выпало из руки рыцаря Дранка. Его лошадь отпрянула в сторону. Рыцарь попытался схватиться за гриву, но свалился с лошади на землю. У него перед глазами мелькнули белые плащи на стенах замка, мелькнули боярыня, Лайма… служанки… и, казалось, кто-то крикнул, то ли здесь же рядом, то ли где-то далеко-далеко… Еще увидел рыцарь Дранк свой зубчатый замок на высокой скале в гористой Шотландии… Пронеслись туманы далекой Англии, ее равнины… Старый рыцарь отец… Мисс Мери… красавица сарацинка мисс Лайма…

Но тут соскочил со своего жеребца Ганс Звибак, вытащил из-под плаща мизерикордию и, прижав рыцаря Дранка коленом, дважды ударил его в грудь… Потом вытер окровавленную мизерикордию, вскочил на своего коня и остался возле убитого, как этого требовали традиции, ждать, не объявится ли кто из родственников или друзей, которые пожелают во второй раз вызвать победителя на поединок.

Когда подошли свидетели и когда прибежали из замка другие крестоносцы, рыцарь Дранк был уже мертв. Ему в руки вложили небольшое распятие, прикрыли плащом и, согласно обычаям, оставили лежать на месте до вечера.

Тут же приехали из замка и комтур Герман с рыцарем Греже. Оба они слезли с коней, преклонили колени, перекрестились и помолились. Поднявшись, рыцарь Греже осмотрел место поединка, осмотрел труп убитого и бросил Гансу Звибаку свою перчатку.

Крестоносец удивился, с подозрением глянул на рыцаря, но перчатку поднял.

— Брат Юргис! — обратился к рыцарю Греже очень расстроенный и удивленный комтур Герман, — не испросив разрешения великого магистра нашего ордена, я не могу позволить тебе вступить в поединок с братом Гансом.

— Благородный комтур, я такой же воин христовый, как и вечной памяти благородный рыцарь Дранк. Коль уж вы благословили на поединок его, надеюсь, не помешаете и мне предстать с негодяем перед судом божьим. Этого требует рыцарская честь!

— Брат Юргис, божий суд только что оправдал брата Ганса — он чист. А идти против воли господней — большой грех.

— Благородный комтур Герман, тут произошло убийство, а не суд божий: брат Ганс поступил не как брат, не как рыцарь, а как разбойник, и пока он не смоет это пятно кровью, до тех пор для тебя он не брат, а для меня — не рыцарь!

— Брат Юргис, что ты говоришь; они оба бились согласно уставу ордена и рыцарским традициям! Этому есть свидетели. Вот они! — И комтур Герман, повернувшись к стоявшим рядом и слушавшим их разговор четырем свидетелям, которые наблюдали за битвой, спросил: — Скажите, братья, разве этот поединок проходил не по уставу нашего ордена и рыцарским обычаям?

Свидетели переглянулись, но никто не ответил. Комтур Герман еще больше смутился и снова обратился к свидетелям:

— Братья, вы молчите тогда, когда надо говорить. Самое большое достоинство воина — молчать, когда надо молчать, и говорить, когда надо говорить.

— Благородный комтур Герман, — заговорил Греже. — Ганс Звибак убил рыцаря Дранка не как рыцарь на поединке, а как разбойник в поле!

— Как это?! — поразился комтур Герман. — Объясните мне.

— Когда рыцарь Дранк, посадив лошадь брата Ганса на задние ноги, не воспользовался удобным случаем, чтобы снять ему голову, а вонзил свой меч в землю, поединок должен был быть остановлен звуком трубы и либо прекращен, либо начат заново! — объяснил рыцарь Греже и впился взглядом в крестоносцев, свидетелей поединка.