Перепутья

Венуолис Антанас

— Мир тебе, Судимантас, да благословит тебя Перкунас! — поприветствовал хозяина замка боярин Мишкинис и поклонился.

— Мир и тебе, Мишкинис; и тебя да благословит Перкунас, если ты еще не продался чужим богам. — И хозяин замка вышел из-за стола на середину горницы.

— Наш государь король Витаутас прислал меня к тебе, Судимантас, по очень важному и секретному делу, — начал было Мишкинис, но Судимантас прервал его:

— Наверно, новое крещение Жемайтии?

— Нет.

— Тогда, может быть, начнут священные дубравы вырубать?

— Погоди, боярин, сейчас скажу…

— Может быть, хотят священный огонь в Паланге потушить?

— Да нет же, Судимантас, терпение…

— Тогда

уж, наверняка, будут новый храм для христианских богов строить?.. Или прикажут мой замок крестоносцам отдать?

— Боярин, будь бдителен!

Боярин Судимантас выпучил глаза.

— Будь бдителен, боярин, и готовься… Здесь никто нас не слышит?

— Говори смело. Он, — Судимантас показал на человека, сидевшего за столом, на котором лежали канклес, — он, когда требуется, глух как червь, слеп как крот и нем как рыба. Говори.

— Судимантас, в Риттерсвердере большие торжества. Прибыли послы Ягайлы! Приглашают нашего князя в Вильнюс, на трон великих князей литовских, и отдают ему всю Литву с русскими землями… и Луцк! Но с условием: избавиться от крестоносцев!

— А посол кто?

— Брат мазовецкого князя, плоцкий епископ Генрик с множеством бояр.

Судимантас нахмурился, задумался, но не обрадовался. Он медленно засунул руки за пояс и, словно совсем позабыв про посла, вернулся к столу. Подумав, спросил:

— А князь уже принял предложение Ягайлы?

— Посол еще там. Влюбился в сестру Витаутаса Рингайле, посватался, и теперь в замке гуляют свадьбу. Много гостей. Есть и крестоносцы из Мариенбурга, и чужеземные рыцари, и много других благородных бояр.

— А орден еще не проведал о предложении Ягайлы? — спросил Судимантас и снова вернулся к столу.

— Нет.

— Садись, Мишкинис, гостем будешь, — словно проснулся Судимантас и указал боярину место рядом с собой.

Мишкинис подошел к столу и посмотрел в глаза жрецу, сидевшему за канклес.

Здравствуй, боярин Мишкинис, вот где мы вновь повстречались, — заговорил жрец и поклонился.

— Виделись, но где — не помню, — наморщил лоб Мишкинис.

— Когда-то виделись под Вильнюсом, боярин, когда мы с Шаркой прибежали из Ужубаляйского замка.

— Кулгайлис, ты! Помню, помню! Как же, хорошо помню. Ну, как твои родные, нашел ли кого в живых?

— Только кучи пепла и костей, боярин…

— Значит, теперь ты жрец? — помолчав, спросил Мишкинис.

— Нет, не жрец: я поклялся богам и теням своих предков мстить крестоносцам, пока сам не превращусь в прах… За это наш князь приказал поймать меня и повесить, но я вместе со своими канклес пристал к Судимантасу, и у него в горнице я жрец, а в лесах мы вместе на крестоносцев охотимся…

Хозяин прервал его:

— Весть эта радует нас, Мишкинис: я тоже поклялся своим богам вечно мстить крестоносцам. До сих пор мстил тайно, а теперь-то уж возьмусь за это во всю силу. — И внезапно повеселевший Судимантас потер руки.

— Ты не горячись, Судимантас, и сначала выслушай, что тебе князь приказывает: князь велит тебе набрать как можно больше мужчин, подойти к Неману и ждать. Как только крестоносцы начнут возвращаться из Литвы после похода, а на сей раз они будут побитые и еле живые, ты нападешь на них возле Немана, а князь Витаутас тем временем предаст огню Риттерсвердерский замок и пойдет на Гродно. Тебе помогут возвращающиеся из похода жемайтийцы, под твоим командованием должны быть сметены все замки крестоносцев, что стоят на Немане.

— О боги, что я слышу! — поднял к потолку глаза Кулгайлис. — Значит, таково решение князя? О Перкунас! О Праамжюс могучий! Значит, теперь сам Пикуолис начнет мстить им за наши страдания, за наше рабство… Пусть

моя рука без устали рубит им головы!..

И Кулгайлис, повернувшись к стене, где в небольшом жертвеннике теплился огонек, начал молиться могучему Праамжюсу и мстительному Пикуолису…

XXXIX

Выдав замуж свою сестру Рингайле за брата мазовецкого князя, плоцкого епископа Генрика, посла Ягайлы, и проводив гостей, Витаутас вновь получил от ордена разрешение идти на Литву.

Предложение Ягайлы Витаутас принял и заключил с Генриком договор, но, чтобы не привлечь к этому внимание крестоносцев, не стал сразу порывать с орденом. Об этом договоре знали только самые верные бояре Витаутаса. Остальные, в том числе и свои же литовцы, и чужеземцы, и сам орден, думали, что все завершилось свадьбой Рингайле.

Хотя орден всегда собирался в походы на Литву осенью, когда в деревнях можно было найти больше добычи, этот поход был задуман и подготовлен с целью отвлечь внимание Ягайлы от переговоров с послами венгерского короля Сигизмунда ⁵⁴ о покупке Добжинской и Куявской земель. Дело в том, что на эти земли претендовали и поляки. А чтобы Ягайла не отплатил крестоносцам той же монетой и не начал переговоры с Витаутасом, орден направил к князю своего лазутчика, верного вельможу Маркварда фон Зальцбаха, бывшего комтура Балги. Этот муж, обладающий недюжинными способностями полководца, когда-то воевал в Венгрии, воевал в Литве, был бесконечно предан ордену и очень любил деньги, роскошь. И в этот поход на Литву он собрался не для того, чтобы завоевывать литовцев и разрушать литовские замки; главным для него было — как можно больше награбить и без ощутимых жертв и потерь удрать обратно. Язычников он считал животными и на войне уничтожал их без всякой жалости. Поэтому и теперь он хотел идти в языческую северную Литву по рекам Нерис и Швянтойи в еще не разграбленные края. Но Витаутас отказался двинуться на север и настоятельно звал на восток. Свою настойчивость он объяснял тем, что в Вильнюсском крае у него больше сторонников, и когда они перейдут на сторону союзников, можно будет дойти даже до Крево. Марквард фон Зальцбах не разобрался в замыслах Витаутаса и уступил.

Рыцарь Греже давно заметил: князь Витаутас что-то замышляет, но все еще сомневался в этом. Теперь, после приезда брата мазовецкого князя Генрика и после его женитьбы на Рингайле, он ясно увидел подготовку Витаутаса к чему-то. Прежде он немедленно сообщил бы об этом великому магистру ордена, но сейчас рыцарь чувствовал себя таким несчастным, обойденным судьбой и обманутым жизнью, что, кроме возлюбленной Маргариты, его ничто не интересовало; днем и ночью он сокрушался о своей судьбе и все думал о своем утраченном счастье. Знал он, что Маргарита с матерью находятся в Островецком замке, в плену у Карибутаса. Отношения между обеими сторонами оставались натянутыми, и трудно было надеяться, что когда-нибудь удастся выкупить благородных женщин или освободить их при обмене пленными.

В новый поход вместе с Витаутасом шли и он, и оба Книстаутаса, и комтур Герман.

— Светлейший князь, — однажды очень печальным голосом сказал рыцарь Греже и огляделся вокруг, — мы здесь вдвоем, и никто не слышит нас. Не хочу я быть твоим коварным другом, ибо не являюсь и тайным врагом! Князь, поверь мне, сейчас говорит с тобой родственная тебе моя кровь: и над тобой, и над твоими землями нависла огромная опасность со стороны твоих друзей крестоносцев!

— Как ты смеешь такое говорить и клеветать на моих товарищей, на моих лучших друзей! — одернул его князь Витаутас и грозно нахмурился.