Перерождение. Часть 2
Шрифт:
Я звонко расхохоталась. Завидовать своей мечте? И вообще, о чем это она? Я ведь тоже сейчас красавица. Маленькая, конечно пока, ну так вырасту.
– Молодец! – Улыбнулась девочка. – А как мое имя?
– Не поняла? Ты не знаешь своего имени?
– У меня его еще нет. Ты меня вообразила, ты и имя дашь. Иначе так и останусь девочкой – лукаво взглянула она.
Имя… имя… В голове промелькнул калейдоскоп девчачьих имен, но они шли неразрывно с уже знакомыми образами, что вызывало некоторое отторжение. Елена, Алина, Катерина, Светлана…. Не то, все не то… Я мысленно перебирала дальше –
– О! Мне тоже нравится! Ю-ю-на – протянула девочка – единственная в мире. Мне нравится! – Она тряхнула головой, взметнув золотистыми локонами.
– Ю-ю-на… – подражая ей протянула я. Действительно, единственная.
– Маша, как ты себя сейчас чувствуешь?
Я прислушалась к себе – сейчас великолепно! Но я пришла… – она остановила меня движением руки.
– Я знаю. Теперь все будет хорошо. Я поправила все, что нужно. Не спрашивай, ты уже все знаешь. – Юна плюхнулась на живот лицом ко мне – давай лучше просто поговорим. Я давно забыла, как это – разговаривать. Да и девочкой никогда не была. Это так необычно! – Она покусывала травинку, в наслаждении прикрыв глаза пушистыми ресницами, отбрасывающими длинные тени на гладкую кожу щек.
Вот это я ей нарисовала внешность!! Дух захватывает!
Девушка тихонько засмеялась, переворачиваясь на спину и глядя в небо.
– Юна, а мы теперь всегда сможем видеться? Только здесь, или еще где-нибудь?
– Это зависит от тебя – она пристально посмотрела мне в глаза – мне кажется, твоей силы хватит видеть меня, когда захочешь. Только все же не злоупотребляй.
Я почувствовала, что еще мгновение, и она исчезнет. И испугалась, что могу вновь не увидеть ее.
– Подожди минутку! – От волнения я вскочила на ноги. – Юна, а тебе не будет сложно видеться со мной часто? И как я с тобой смогу связаться?
– Не будет. Я здесь и везде. Мне это никак не может помешать. И связываться со мной не нужно. Я теперь всегда с тобой, когда захочешь увидеть, я буду рядом.
Исчезла. Так же мгновенно, как и появилась.
Я стояла и плакала от нахлынувших чувств, даже не пытаясь разобраться в них. Напряжение, подспудно копившееся во мне в течение многих месяцев, отпускало, растворялось в потоке слез. Верно говорят, что со слезами уходит душевная боль. Но вместе с этим приходит опустошение и апатия. И именно это я сейчас ощущала внутри себя.
Привел меня в чувство окрик деда за спиной, потерял ненаглядную. Я быстро вытерла лицо краем майки и, нацепив безмятежную улыбку, развернулась и направилась в его сторону.
Вот за что просто обожаю свою детскую мордашку – никаких признаков слезоразлива, хоть заревись! Ни тебе красного носа, ни опухших глаз!
Встретила с веселой рожицей его напряженный взгляд, метнувшийся вокруг меня, и подмигнула.
– Все, деда! Все замечательно!
Он вопросительно посмотрел на меня, ожидая продолжения.
– Нет-нет, не сейчас. Потом… и вообще, я хочу на ручки, я устала – железобетонный аргумент – дед тут же подхватил меня на руки и зашагал к стоянке.
* * *
Наш семейный совет с участием Ивана Данилыча мы провели только на следующий день. Никто и не настаивал, удовольствовавшись
Юна была права, я все о себе считала с ее информационного поля. Вернее, она вложила мне это в мое сознание. Мои неконтролируемые постоянные выходы в астрал стали возможными после первого попадания туда в бессознательном состоянии. И нужно было просто оборвать возникшую связь, что и было сделано Юной. Теперь я знаю, что и сама смогла бы это сделать без особых усилий. Мою неосознанную защиту она также подкорректировала, оставив на меня ее контроль, кроме случаев, угрожающих жизни, и, самое главное, переключила ее с моих внутренних потоков на внешние, которые были неисчерпаемы. Я перестала засыпать от потери сил, или падать без сознания. Все это я коротко изложила, объяснив, что необходимости в блокировке сил нет и не было. Причина оказалась лишь в возникновении одной ненужной связи и нарушении другой. Видимо, поэтому я подсознательно так отчаянно сопротивлялась любому стороннему вмешательству, чувствуя неверный путь.
Единственный, кто понял меня, сидел побледневший, наклонившись вперед и сжимая руками сиденье стула.
Почувствовав, что нужно срочно его как-то отвлечь, я спрыгнула со своего места и подбежала к Данилычу. Потеребила за штанину и, когда он перевел на меня остановившийся взгляд, попросила взять на руки. Он поднял меня, бережно, как хрупкую статуэтку, прижал к груди и, покачиваясь, забормотал.
– Сами… сами чуть не угробили… Маша, Машенька… как же я виноват! Прости, солнышко, дурня старого. Ведь чувствовал что-то. И как я поддался… ведь убедили, доказали. Счастье наше, что ты здесь оказалась, а не в центре. Как чувствовал, что нельзя тебе туда.
Я потихоньку гладила его по руке, оттягивая напряжение, потом поймала взгляд потемневших глаз и все. Все как прежде. Данилыч ошеломленно покрутил головой, и, воскликнув: – Как ты это делаешь, малышка? – вскочил из-за стола и высоко подкинул меня над головой.
Мама дорогая! Хм… интересно, которую из трех мам я сейчас хотела позвать?
И что хорошего дети в этом находят? Летишь вверх, хорошо не вверх тормашками, потом обратно, не зная, успеют ли тебя поймать. Потом снова вверх и так далее. Хватают потом подмышки своими огромными лапищами, и больно, и неприятно. Вот бы вас так покидать! И это при том, что пару минут назад прикоснуться боялся, чтобы не сломать ненароком. Нелогично.
– Данилыч, не надо! – ой, не вовремя я это сказала. Чуть не промахнулся от неожиданности, так вот и загремела бы с высоты.
Дед с Маргаритой мало что поняли, но радостно поддержали нас в том, что теперь все будет хорошо, и предложили устроить пикничок прямо на берегу. Чрезмерное возбуждение, возникшее на «совете», схлынуло и мы расслабленно сидели вокруг костра до самых сумерек, смеясь, что не хватает только гитары. Дед вспомнил, что играл в молодости, но за неимением инструмента, приходится управляться с мангалом.