Пересечения
Шрифт:
— Вот так и живем, — закончила свой рассказ Варя, вытирая распухшее от слез лицо. — Не жена, а прислуга в доме.
— А чего же ты сидишь у них, паразитов? Ждешь чего? Эту ж Запрудную еще кулачихой люди помнят, диву даются, что им за невестка попалась. Ты молчишь, а все думают, что и ты такая, как они. Терпишь чего? Любишь его?
Какая уж там любовь! Мука это была, а не любовь. Жалость, ощущение своей вины. Страх оставить Дмитрия наедине с матерью, ведь он конченый человек. И нарастающая ненависть.
Однажды в скверике
Варя отпоила его водой, успокоила.
— Ты не уйдешь? Я помогу тебе. Я сам.
И она осталась. Что-то надломилось в ней, все стало безразличным — болезнь, жизнь, смерть.
Веселов посмотрел на осунувшееся, заострившееся лицо Вари, зашагал рядом, молча отобрал тяжелую кошелку с покупками.
— Давайте уедем, Варя, — впервые за время знакомства он решился сказать все, не понимая, насколько опоздал. — Я не обижу вас ничем. Мне ничего не надо, только бы вас вырвать отсюда. Вы станете жить, как захотите. Уедем!
— Зачем? — потрясенная его словами, его тоном, спросила Варя, останавливаясь. — Ведь вы просто жалеете меня, Витя. Не надо. Я и сама умею… жалеть.
— Я прошу не ради себя. Пройдет время, может, вы измените отношение… А нет — лишь бы вам было хорошо. Вы думаете, трудно вырваться на волю, а я хочу вам доказать, что это просто, один только шаг. Вам нечего беречь, нечем дорожить. Варя! Жизнь проходит мимо. Ну, представьте, что вы не себя спасаете, а меня.
Варя покачала головой, взяла из мужской руки кошелку и пошла. Через несколько шагов оглянулась: Виктор стоял и глядел ей вслед, сжимая в руке фуражку, словно на похоронах, — большой, нескладный, нерешительный.
Подбежать к нему, взять за руку. И пойти, не оглядываясь, довериться ему, забыть о том несчастном, который ждет ее дома.
Веселов думал, что она опомнится, скажет что-нибудь, позовет, но она ушла. И больше Варя его не видела: Веселов уехал из Лубен.
Кривой Рог встречал морозом и снегом.
Спрашивая у встречных дорогу. Варя пришла в старую часть города, на Смычку, к домику над заброшенным карьером. Окоченевшая в своем хлипком пальто и старых туфельках. Варя постучала в окно, потому что у крыльца лежал большой черный пес и войти во двор Варя не решилась. Из дома никто не выходил. Варя постучала еще раз, волнуясь, потому что все ее беды отодвинулись перед единственной и по-настоящему огромной бедой — болезнью сестры. Черный пес, не поднимаясь, гавкнул басом, сенная дверь стала уходить внутрь, и на пороге появилась женщина. В следующий миг ошеломленная Варя услышала радостный крик, на нее налетели, схватили в объятия, закружили, прижались теплыми руками и
Прошла неделя. Варя начала подниматься с постели, выздоравливая после стольких потрясений и простуды, в реальность происходящего она верила с трудом. Задремав, вздрагивала, пыталась встать с постели: сейчас войдет свекровь и станет ругать, пошлет чистить хлев. А входила Галя или Надежда Андреевна, мать Галиного мужа, приносили горячее молоко с медом или новый журнал.
Все было рассказано сестре о замужестве, вместе оплакано, вместе пережито.
— Как ты могла столько терпеть?
— Знаешь, он ведь хороший парень. И любит меня, нету у него больше никого. Мы и так с тобой семьи не имели. Боролась. А потом смирилась. Безразлично стало. Если бы не телеграмма, не знаю, что было бы.
— Какая телеграмма?
— От вас, — Варя поцеловала сестру в плечо, обнимая.
— А где эта телеграмма?
— Я оставила Дмитрию, оформить отпуск. А что?
— Мы не посылали никакой телеграммы, — Галя заботливо укрыла колени сестры одеялом. — Понимаешь? А что там было?
— Чтобы я приезжала немедленно, потому что ты… умираешь.
Сестры молчали в сумерках, прижавшись друг к другу.
— Только один человек мог послать эту телеграмму, — прошептала Варя. — Он думал, что я не уеду оттуда сама. Он думал, что я там жертва, беспомощная, жалкая. Он даже не догадывался, что меня совесть не пускает. Если бы Митя был жестоким, злым, все было бы просто. А так… Пойми, я не могла уйти к другому. Один только шаг, господи. Кто знает, сколько нам шагов сделать надо… Один шаг…
— Какой шаг?
Они шептались, как две заговорщицы. Им было хорошо после стольких дней разлуки снова оказаться вместе, и говорить, и знать, что они опять — одно целое.
— Почему ты плачешь? Какой шаг?
— Разве я плачу? Это просто так, — Варя всхлипнула, улыбнулась.
— Понимаешь, он любил меня по-настоящему. Если бы ты видела его, он бы понравился тебе. Да ты ведь и Митю не видела. Он — бедный. Стал пить. И все обещал мне помочь. А мать его стонет, врачей вызывает. Деньги прячет в сундук, под три замка. Все у нее болит, такая несчастная. Ненавижу!
— Они что, оба — несчастные? Юродивые? И ты собираешься туда возвращаться?
— Не знаю… Ему сказала — не вернусь.
Галя крепко обняла ее, ободряя, и тут же ощутила, что сестра плачет, вздрагивая и задыхаясь.
— Что? Что с тобой?
— Господи! Какая я дура! — Варя замотала головой. — Конечно же, Митя дал телеграмму, понимаешь? Единственное, что он мог. Знал, что я не вернусь.
— Варя!
— Да-да, знал. Он потому и запил. Он же у нее как раб. Но мы еще посмотрим, чья возьмет. Мы еще повоюем. Воевать так воевать.
Семейный праздник