Переселение, или По ту сторону дисплея
Шрифт:
– Откуда вы обо всем этом знаете? – выскочила Карлова.
– Это основы христианской религии, – пожала плечами Людмила Викторовна. – Их должен знать каждый культурный человек, как верующий, так и неверующий.
– А вы сама верующая?
– Сложный вопрос, – призналась учительница. – Теоретически – да, пожалуй. Но я не хожу в церковь, не молюсь, не ношу креста. Меня всему этому не учили…
– А Иисус Христос как-нибудь помог Герде? – вдруг спросил Славка.
– Ах да! Я как раз хотела вам рассказать, – спохватилась Людмила Викторовна. – Вернее, прочитать. Андерсен написал об этом, но это место сохранилось только в старинных книжках. Потому что советская цензура вырезала эту часть текста… Вы знаете, что такое цензура?
После того как объяснили значение слова, Людмила Викторовна достала книгу с пожелтевшими от времени страницами, принадлежавшую, как она сказала, еще ее бабушке.
– Здорово! – воскликнул Славка. – Чтобы от слов получался туман, из которого выходят воины!.. А вы знаете эту молитву – «Отче наш»?
Не успела Людмила Викторовна ответить, как уже прозвенел звонок. Литература была последним уроком, после которого можно уходить домой. Все стали поспешно запихивать в портфель книжки, тетради, пеналы; шуметь и галдеть, толкаться в дверях класса. Тех, кто оставался на продленный день, Людмила Викторовна повела в столовую. А Тимка сидел на месте, пораженный внезапно сложившейся в сознании мыслью: да ведь это ему, как Герде, надо пуститься в странствия и спасти любимого человека от колдовских чар! Найти настоящего папу, которого украли злые силы… Как же он раньше до этого не додумался?!
– Ты идешь домой? – подбежал к нему Славка.
– Я потом… я сегодня дежурный, – соврал он первое, что пришло в голову.
– Давай, помогу тебе отдежурить?
Тимка замотал головой. По лицу друга было видно, что он вздумал обидеться – но тут на него сзади навалились Аркашка Меньшибратов и толстый Денис, которым не терпелось устроить кучу малу. Славка на своей спине выволок их в коридор, где все трое клубком покатились дальше, к лестнице.
А Тимка все сидел за своим столом, думая об одном и том же. Когда за дверью затих шум возни, он встал и направился к выходу, не глядя по сторонам. Он просто не мог смотреть на знакомые стены класса, зная, что видит все это в последний раз: и портреты писателей, и стенгазету, и подоконники с цветами в горшках. Если он вернется когда-нибудь сюда, то очень не скоро… Герда с Каем успели вырасти во время своих странствий, так и он к моменту возвращения станет высоким и взрослым, и у него вырастет борода... А сегодня мама не дождется Тимку домой, и еще много-много дней не дождется… Тимкины глаза защипало от жалости – к маме, к себе, обреченному на длительные скитания, и к папе, которому долго ждать освобождения. Но другого пути, по-видимому, нет.
11
Сидя в удобном кресле посреди своей артистически обставленной комнатки, Артур Федорович предавался размышлениям не самого приятного свойства. Вот уже несколько дней в установленное время к нему не приходит ни один ученик. В начале учебного года заглядывали две-три мамаши, записывали к нему детей – но дальше, увы, дело не пошло. Подростки сейчас тяжелы на подъем: готовы сидеть весь день за компьютером, а к психологу на верхний этаж подняться лень. Или он плохо агитировал их первого сентября? Вроде старался увлечь, заинтересовать, развеселить – и подмигивал им, и обещал, что занятий как таковых проводить не будет. Ведь само слово «занятия» уже набило у детей оскомину, а вот равноправное общение со взрослым человеком должно поднимать шкетов в собственных глазах!
Однако все ухищрения не принесли результатов, и Артур Федорович проводит время в гордом одиночестве. Если так пойдет дальше, придется снова менять работу, а ведь он только что устроился школьным психологом. Своим отсутствием дети попросту перекрывают ему кислород. Или они чувствуют нечто… то, о чем недавно вслух заговорил Ким в этом самом кабинете?..
С тихим стоном Артур Федорович уткнул лицо в ладони и затряс головой, снова переживая свой недавний позор. Он-то думал, никто ни о чем не догадывается. Но не зря говорят: сколько веревочке ни виться, а кончику быть. Последнее время он все чаще подрывается на своей основной мине. Ведь и из Центра творчества, где у него
Вот если бы что-нибудь совершилось наяву, тогда другой разговор. Тогда – и он это понимает – преступление. Потому что в любом случае мальчишке обеспечено жуткое потрясение, как говорили в старину, душевная травма. Кроме того, паренек после этого может стать со временем таким же порочным стариком, как сам Артур Федорович... Вот вам и готовая трагедия. Ведь он сам себе не рад с тех пор, как вымазался в этой грязи, из которой до сих пор не может отмыться!
Правда, современное общество оставляло ему одну психологическую лазейку – не считать себя виноватым. Человек свободен в своей интимной жизни: делай что хочешь, только не нарушай действующее законодательство. Он его не нарушает – следовательно, может ходить с высоко поднятой головой. И кому какое дело, что творится в его душе, как строятся мысли? Вот и Ким, разгадавший его неблаговидную тайну, тоже сказал – это еще не то, из-за чего стоит комплексовать… Так в чем же тогда проблема? Почему Артур Федорович чувствует себя так, словно с первого сентября стал практически рабом Кима? Он и прежде его побаивался, тушевался перед его молодой энергией и сконцентрированной волей, но теперь Ким словно держит над ним занесенный кнут – знание об его тайном пристрастии. Достаточно одного намека, и Артур Федорович готов сквозь землю провалиться… Может быть, зря? Может быть, надо воспитывать в себе иное отношение к жизни – такое, о котором он только что думал? Не считать себя виноватым?
Но вот парадокс: когда он старался уверить себя, что стыдиться ему нечего, на сердце становилось совсем тяжело и безрадостно. А после переживаний, тайного самобичевания кажется, что еще можно жить…
Дверь в его кабинет, скрипнув, приоткрылась. В щелку робко просунул голову бледный веснушчатый мальчик – тот, которым Артур Федорович подчас любовался на школьных переменах. Впрочем, тогда малыш был прекрасен и весел, заливался свирельным смехом, словно греческий пастушок, и даже не казался веснушчатым, потому что все его личико покрывал здоровый румянец. Теперь же он выглядел так, словно должен переступить порог людоеда. Кажется, Артур Федорович не позволял себе ничего такого, что могло бы настроить малыша на эту волну… Во всяком случае, внешне. А о виртуальных фильмах с его непосредственным участием этот пастушок знать не мог. Неужели у детей настолько развита интуиция?..
– Смелее, мой друг. Проходи и закрывай за собой дверь.
– А вы сегодня не принимаете? – с надеждой спросил юный посетитель.
– Совсем напротив, – усмехнулся Артур Федорович. – Я, видишь ли, как раз принимаю. Чего ты боишься; разве во мне есть сходство с людоедом?
Мальчуган наконец решился переступить порог и стоял теперь в кабинете, испуганно озираясь по сторонам.
– Садись в это кресло, – предложил Артур Федорович. – Не правда ли, у меня уютно? И совсем не похоже на замок Синей Бороды...
– Какой бороды? – недоуменно переспросил этот продукт современного школьного образования. Нынешние дети растут вдали от известных всему миру легенд и сказок, литературных образов, ставших символами.
– Ладно, замнем для ясности. Итак, мой друг, скажи – какие в твоей жизни появились проблемы?
– Никаких, – уныло повесил голову пастушок.
– Судя по твоей интонации, это не совсем так. Как тебя, кстати, зовут?
– Стайков, Слава.
– Так вот, Стайков Слава, ты находишься в весьма редком человеческом состоянии – когда нет никаких проблем… Скажи, у тебя есть друзья?