Перешагни бездну

Шевердин Михаил Иванович

Но Пир Карам-шаху требовалась дорога. И скоро мастуджцы услышали, что с юга по весенним путям везут необыкновенные, не­слыханной ценности грузы.

И сейчас же завертелось, закрутилось, завизжало, запищало все во дворце царя Мастуджа и задымилась его летняя кухня. Ожидалось много людей, и предстояло зарезать немало козлов и баранов, чтобы накормить всех и проявить гостеприимство.

Небо синело, и белые пики сияли под солнцем в вышине. По долинам вдоль берегов вздувшихся от снеговых талых вод горных потоков шли караваны с аккуратно запакованными вьюками. Под тяжелым грузом кряхтели и сопели

лохматые яки, уже начавшие двнять и оставлявшие на тропах космы шерсти.

Караваны шли на северо-запад. Быстроглазые хохотушки в царской кухне с завистью перешептывались: не иначе в тюках и цветастые манчестерские ситцы и кашмирские бесценные ткани, и белосахарный звенящий фарфор. И всё это везут мимо Мастуд­жа, бедного и нищего, в Ханабад и Кундуз, где много воинов, храбрых и богатых, одевающих в шелка своих дикнх раскосых локайских и мангытских жен — толстозадых коротышек, которым пристало ходить в домотканых штанах из грубой шерсти. «А вот нам, женам царя, уж как бы подошли все эти пестрые, расцвечен­ные в радугу нежные материи да кисеи». Озорные, дерзкие жены Гулама Шо, из тех, кто посмелее, в холодных сумерках пробира­лись по обширному, круто падающему по склону горы двору тай­ком к набросанным среди валунов в беспорядке тюкам, щупали обшивку из добротного английского брезента и завистливо взды­хали:

«Сколько товара! Сколько товара! И хотя бы один вьюк остал­ся у нас во дворе».

Так нет, скоро погрузят все на спины могучих, ревущих от злости на тяжесть груза яков и уйдут со двора, пройдут среди домишек столицы княжества Мастудж. Цепочкой опояшут зеле­ную, с пятнами запоздавшего снега гору, упирающуся в высочен­ный бадахшанский перевал, чтобы исчезнуть навсегда.

И нежные сердца сжимались, и слезы зависти, невидимые в темноте, выступали на очаровательных глазах. И даже нельзя слова сказать своему царственному супругу, ибо при одном упо­минании о таинственных вьюках он пускает костистые кулаки в ход. А то снимает со стены очень больно бьющую семихвостку...

На свой страх все-таки две самые молоденькие жены, нахаль­ные девчонки, еще не усвоившие дворцового этикета и нежные бока которых царственный супруг боялся портить плеткой, все-таки рискнули кухонным ножичком вспороть швы одного из тю­ков, лежащих под валуном в укромном местечке.

Громкий взвизг испуга разнесся в темноте. При слабом мер­цающем свете звезд они увидели, что из прорехи посыпались вин­товочные патроны, много патронов! Патроны валились потоком из толстого брезентового мешка. Крадучись н прячась меж торчаших скал, жены пробрались на кухню, прикусили язычки, чтобы им пе попало за любопытство и чтобы никто не узнал тайну.

Но шум и ругань на рассвете показали, что тайна раскрыта. Много бранных слов пришлось услышать в тот день мастуджцам. Тощая фигура шаха моталась среди вьюков и яков. Тумаки сыпа­лись направо и налево. Но расспросы ничего не дали. Итак же, нак и всегда, вскоре двор опустел, чтобы опять через несколько дней за­полниться вьюками, животными, проводикками, погонщиками.

И мастуджцы, и гилыитцы, да и все горцы с замиранием серд­ца говорили об огромных транспортах военной амуниции, переправляемых через Мастудж в сторону провинции Северного Афга­нистана. .

— У горно-полевой артиллерии, — говорил доктор Бадма

Са­хибу Джелялу, — калибры небольшие, но и такие орудия нашему Ибрагимбеку ни к чему. А везут их по путям, отнюдь не предна­значенным для артиллерии.

Сахиб Джелял смотрел ввысь, в сторону хребта, куда подни­малась, извиваясь и петляя, узенькая горная тропа.

— Здесь проходят одни яки да еще ишаки короткоухие, бадахшанские. Здесь бухарский ишак не пройдет, не говоря уже о вер­блюде и лошади. А пушка? Пушка весит очень много.

— Дьявол заставит мастуджцев и на руках пушки перетащить. Тащили же их сюда. Мобилизуют тысячу, две тысячи горцев. А что если Белая Змея поговорит с царем?

Странный разговор этот происходил на колючем от щебня бе­регу гремящего потока. Сахиб Джелял и доктор Бадма разгова­ривали не слезая с коней. Поодаль топтались горцы-проводники и мергены. Согласно установившимся охотничьим колониальным порядкам ни Бадма, ни Сахиб Джелял сами при себе охотничьих ружей не имели. Пешие горцы, расторопные и быстрые, несли за охотниками их двустволки, карабины, патронташи. Смуглые, креп­кие, в лохмотьях, мастуджцы страстно любили всякое оружие, и для них истым наслаждением было хоть часок подержать в ладо­нях и ощутить холодок вороненой стали стволов прекрасных изде­лии оружейников Слгрингфильда и Льежа.

Сам тибетский доктор Бадма не слыл охотником. Больше того, никто не мог утверждать, что он вообще когда бы то ни было занимался охотой. Доктор Бадма исповедовал, и при «том доста­точно рьяно, учение великого Сиддхартхы, известного под именем Будды, которое запрещает своим последователям вообще убивать живых тварей. Что касается Сахиба Джеляла, монументального, малоподвижного и, скажем, неповоротливого по виду, то никто не мог представить его карабкающимся по головоломным скалам с тяжелым винчестером в холеных, нежных руках с накрашенными по-женски хной длинными изящными ногтями. Да и вообще Сахиб Джелял не проявлял интереса ни к охоте, ни к охотничьим тро­феям, если не считать случаев, когда не без удовольствия ел шаш­лык из горного молоденького козленка или подернутую золотистым жирком похлебку из горной куропатки.

Но мало ли что. Бывают обстоятельства, которые кого угодно собьют с толку и потянут в самое адское пекло и даже фанатика непротивления и доброты Бадму вынудят лазить по горам и брать на мушку муфлонов и архаров. А Сахибу Джелялу скучно и тоск­ливо сделалось в сырой, пропахшей дымом и кизяком хижине, где он жил в одиночестве немало уже дней, с тех пор как по повеле­нию новой эмирши Резван-ханум выехал вперед в Мастудж. Он приказал заседлать своего гигантского жеребца Джиранкуша, уз­нав о приезде доктора Бадмы, и поехал по горным козьим тропин­кам ему навстречу.

Ни доктор Бадма, ни Сахиб Джелял ничего так и не подстре­лили, хотя сопровождавшие их проводники могли поклясться всеми добрыми и злыми джиннами, что и тот и другой преотлично умеюг обращаться с огнестрельным оружием. И Бадма и Сахиб Джелял ловко и умело держали ружье, превосходно, с профессиональным умением прикладывались, целились, но почему-то не попадали в дичь. И главное — брызги мелких осколков выбивались из валу­нов и скал вроде у самых ног преследуемого животного, а пуля все равно улетала рикошетом в пространство.