Перешагни бездну

Шевердин Михаил Иванович

— Видел.

Они смотрели вслед всаднику, спина и синяя чалма которого маячили в тумане, наплывающем на тропу.

— Сам господин Кривой курбаши.

— Что будем делать?

— Пока ничего.

— Но это же тот самый, кого вы накормили обедом на стан­ции. Тот самый, который непостижимым образом выпустил вас из своих рук в Афтобрум. Он вас, конечно, уже признал и...

— Ну и что же. Ни в Лечвавере, ни в Кала-и-Фатту я

не скры­вал, что я из России. Кривой только окончательно запутался. Мо­жем ему и помочь в этом.

В ту же ночь в горном селении, когда доктор Бадма и Сахиб Джелял пытались согреться и отдышаться у дымного костра, док­тор приказал позвать Куширмата. Он приплелся мрачный, страш­ный, враждебный. Зрачок его единственного глаза суматошно ме­тался. В ответ на приглашение присесть н погреться горячим чаем Курбаши еще более встревожился. Он нетерпеливо ждал вопросов, совершенно неуверенный в том, что произойдет. Но ни доктор Бадма, ни Сахиб Джелял не спешили. Всегда выгоднее, чтобы язык развязал противник.

И Кривой не выдержал.

— Мусульманин не забывает доброго хлеба, — пробурчал он как-то виновато. — Добрый хлеб помнят всю жизнь. Я — мусуль­манин.

— Мы не забыли и доброй руки, — чуть усмехнулся доктор Бадма. — Руки, которая оставила рукоятку маузера в покое.

— Мы с вами, домулла, квиты, — все так же невнятно бурчал Кривой. Исподлобья он озирался. Ему явно не нравилось, что в проеме низенькой дверки на пороге хижины появились два длин­ноусых конюха-саиса из состава личной стражи Сахиба Джеляла. А себе в саисы Сахиб Джелял набирал отъявленных головорезов из белуджей, каждый из которых являл собой полный арсенал отличного, самого современного огнестрельного оружия.

— Клянусь, мы квиты, дело пошло баш на баш, — беспокойно заговорил Кривой. И по всему видно было, что он струсил, хоть трусить такому известному во всей Азии разбойнику и не подо­бало бы вроде. — Клянусь, мне и дела нет, что вы делали на стан­ций Милютинской и позже а других местах. Вы накормили меня. Я был вашим гостем, а такое мусульманин не забывает.

— Вы не причинили мне вреда в Афтобруи, и это я тоже помню.

— Мы квиты! И я не знаю и знать не желаю, кто вы такой. И хочу, чтобы вы не знали меня.

Но Сахиб Джелял не пожелал оставлять дело так. Ему не нравился тон разговора, и он веско и властно заговорил:

— Послушайте, вы, перед вами сам лейбмедик, главный док­тор их высочества эмира Алимхана, господин тибетский поддан­ный

Бадма. По повелению великого эмира доктор Бадма оберега­ет здоровье и жизнь царицы Бадахшаня госпожи Резван, любимой супруги эмира.

Сглотнув слюну, Кривой испуганно забормотал:

— А нас... А мы... назначены охранять покой и неприкосновен­ность госпожи Резван-ханум. Нам хорошо платят, и мы хорошо охраняем. И здесь мы с вами квиты. Позвольте нам удалиться.

Когда он ушел, озираясь, доктор заметил:

— С него хватит. Он будет держать язык за зубами. Но вот бедя. Мы не знаем, кто его назначил начальником раджпутов!

Этот вопрос серьезно заботил доктора!..

— Если это дело рук Бош-хатыи, значит, царицей Бадахшана серьезно заинтересовались в Англо-Индийском департаменте, по­тому что отлично известно, чей слуга и наемник Кривой.

— Придётся не спускать с него глаз. Он провозглашает жизнь и безопасность, а в сердце у него яд и злоба. Волку доверили свечку.

Мудр и дальновиден был Сахиб Джелял. Он видел и донышко души любого человека, но и он недооценил всей изворотливости и хитроумия Курширмата Кривого.

В жестокой стране, в жестокое время все это происходило. И жёсткие складки легли в уголках рта доктора Бадмы, такие жёсткие, что Сахибу Джелялу сделалось не по себе. Никогда он не видел еще своего друга таким мрачным.

— Не опоздать бы нам, — закончил разговор доктор Бадма.

— Вы думаете, Кривой донесёт инглизам на нас?

— Нет. Слишком он хитер. И я уже сказал: это ровным счётом ему ничего не даст. Он сам знает. К тому же _гпока наш караван идет по горам, Курширмат просто лишён возможности связаться с Пешавером. Я думаю о другом — сколько невинных душ на со­вести господина курбаши. А теперь… эта Резван. Одной душой для него больше — одной меньше. Что ему до того!

Известно, что тибетский доктор Бадма относил себя к буддис­там-непротивлен-цам, и такие рассуждения вполне ему пристали.

БЕЛАЯ ЗМЕЯ

КАРАВАНЫ ИДУТ НА CEBЕP

В муравейнике нет ни одного муравья, на

котором не было бы клейма руки насилия.

Феридун