Перешагни бездну

Шевердин Михаил Иванович

— Локайцы повернулись спиной к Бадахшану,— сказал Моли­ар,— Ибрагим вернётся к себе в Ханабад, а там пойдет в сторону Мазар-и-Шерифа.

— Зачем Ибрагимбеку Мазар-и-Шериф?

— Через Мазар-и-Шериф— дорога в Герат. В Герате Ибра­гима ждут Джунаид и Ишан Хальфа с туркменами. Недавно, гово­рят, Джунаид получил из Лондона много оружия и денег. Ему ещё обещано. И, говорят, правду или неправду, у Джунаида на­шлись в Европе новые помощники. В Руме, то есть в Италии, дуче фашистов Муссолини. Ха, хочет, видно, Джунаидхан переодеться из туркменского халата в чёрную фашистскую рубашку... А куда конь с копытами, туда и длинноухий со своими ушами. Ибрагим ищет союзника. Или вместе с Джунаидом перейдёт советскую гра­ницу, или откочует в Персию.

— Что ж, дело даже не в Ибрагиме,—

вдруг быстро заговорил Пир Карам-шах.— Ибрагим лишь подданый эмира бухарского, а уполномоченный эмира выехал в Мастудж, и я жду его с часу на час. Прибудет сама супруга Алимхана.

— Бош-хатын? — удивился Молиар.

— Нет, Резван-ханум.

— О, женщина! — с недоумением протянул Нупгун Церсп.

— Она сама родом из Бадахшана и облечена полномочиями. В голосе Пир Карам-шаха все почувствовали странную неуве­ренность. Он вдруг смолк.

Молчание нарушил Нупгун Церен. Он быстро заговорил, и все теперь смотрели на него, ничего не понимая. Говорил монах по-тибетски. Пир Карам-шах мрачно разглядывал клочья, торчащие из старенькой кошмы. Он почему-то знал, что сейчас скажет посол Далай Ламы — Нупгун Церен, и не ошибся.

Бадма выслушал щебечущую речь монаха и перевел на анг­лийский:

— Высокий посол говорит: он влачил свое смердящее тело че­рез горы и реки страны Тхубад в надежде выслушать счастливые слова господина Пир Карам-шаха.

Тут Нупгун Церен жестом остановил доктора Бадму, извинил­ся весьма изысканно и заговорил по-английски, проявив весьма недурное знание языка:

— Самое ужасное, если при переводе, который делает с таким искусством наш мудрый доктор Бадма, окажутся утраченными ка­кие-то тонкости. А потому разрешите изложить мне самому мысли пославшего меня Учителя и Главы Тибета Далай Ламы Трина­дцатого, совершенного в своих первоначальных, срединных и ко­нечных добродетелях. Незапятнанная, безграничная и чистая драюценность языка его, сбережённая народом со времени царя-реформатора Сронцзан Гамбо, жившего тринадцать веков тому назад, более богатая и высокая, чем дворец мира, блистая и пламенея находится у него во рту, не мучимая муками лжи.

По-видимому, он не заметил нетерпеливого движения Пир Карам-шаха и продолжал невозмутимо, хотя череп его сразу заалел:

— В сокровищнице мудрости — сочинении «Разъяснение спра­ведливого правления государей», рукописи которого хранятся в самых великолепных тибетских монастырях, превознесенный над миром царь мудрых в сутре «Сияющий золотом» говорит: «Пове­лителю надлежит отличаться сообразительностью, отвагой, муже­ством. Повседневно ему следует печься о полноте казны государ­ства». Но как можно это сделать ныне, когда народ страны Тхубад из-за обездоленности и несчастий оскудевает, непомерно страдает и мучится в поисках средств пропитания, трепещет и не находит. Начертал кот для мышей мудрые законы, да с голоду живот подвело. Где нам думать о лестном призыве мудрых правителей Бри­та-нии, создать Тибето-Бадахшанское государство. Политика му­сульманского джихада или европейского фашизма чужда религии Будды. Где нам при нашей бедности думать о завоевании соседних стран, когда там живут воинственные народы. Сказано: увидел войско, всполошился, и посетила его смерть. Да будет известно, что избранному народу тибетскому предназначены для прожитья горные местности с чистым холодным воздухом и ледяной про­зрачной водой. Те же земли, которые, видите ли, любезно и вели­кодушно дарит нам Британия, то есть Бухара, Кашгар, Гиссар и Кундуз с Шугнаном, Бадахщаном и Рошаном, отличаются жарой, бо-лотами и болезнями, а также населены беспокойными мусуль­манами, религия которых основана на захвате, мече и истреблении инакомыслящих. И позвольте еще задать вопрос, а включаете ли вы, англичане, в то самое государство, именуемое Бадахшано-Тибетской империей, долины Гильгита, Читрала, Кашмира и Леха?

Застигнутый врасплох Пир Карам-шах, поколебавшись, от­ветил:

— Разве вам неизвестно, что в новое государство Центральном Азии, именуемое конфедерацией Бадахшан-Тибет, на совещании, состоявшемся в Лхассе между Далай Ламой и генеральным пред­ставителем Британии, не предусмотрено

включение какой-либо из территорий Индии. Кашмир же, Читрал, Гильгит и Лех, очевидно, по недоразумению упомянутые вами, являются землями британ­ской короны и будут принадлежать ей вечно.

— Лег-со! Но на том совете у Далай Ламы ещё не было реше­но все окончательно, — оживился Нупгун Цереи, словно заявление вождя вождей его очень вдохновило. — Лег-со! Нас и послали ве­ликий Далай Лама Тринадцатый уточнить, определить, установить, разграничить. Мы вернемся в Лхассу к святейшему престолу и осведомим его для дальнейших мудрых решений. Но позвольте напомнить: и Гильгит, и Читрал, и Кашмир, и Лех — искони ти­бетские земли. Уже тысячу лет с лишним, со времени царя Сронцзан-Гамбо являются они частью Тибета. У почтенного вождя вож­дей почему-то почтенный язык присыхает к его уважаемой горта­ни, когда он заговаривает о Кашмире, Гильгите, Читрале и Лехе.

Не дождавшись ответа, Нупгун Церен снова поднял голову.

— Вы нам навязываете в союзники драконов — урода Ибрагима-разбойника, известного жестокостью, кровопийцу Джунанд-хана, склоняющегося к изуверскому фашистскому учению насилии, угнетения, людоедства. А еще в друзья и союзники предлагаете мусульманского деспота-тирана, беглого эмира бухарского или, что совсем не лучше, полных лицемерия и интриганства слуг-под­халимов госпожи Британии — Чокая, Валиди, Усманходжу и прочих им подобных торговцев честью своего народа. Благословенный народ Тибета не любит бесчестных, кровожадных извергов. Наш предтеча — монах Будон, написавший пять веков назад книгу «Данджур» — золотой ламаистский канон, призывал презирать полных злобы людишек и дикарей. А вы заставляете нас повязать жесткий пояс обещаний, засунув под него на поясницу шипы бе­шенства. Мы знаем, сам Ибрагим — и об этом наслышаны по всей Азии — содрал с живых своих родных дядьев кожу. И, набив со­ломой, повесил ее на колья позора. И еще! Вы, господин Пир Карам-шах, ничего не сказали, сколько денег дает Британия на укрепление мощи придуманного вами нового государства Тибето-Бадахшан. Может, господин, вам известно, сколько?

Словечко «сколько» сорвалось у Нупгун Церена алчно и жад­но. В голосе его даже зазвенел металл. Пир Карам-шах мотнул головой:

— Вопрос о размерах субсидии разрешится в специальных пе­реговорах с господином Далай Ламой, в личных переговорах.

— Кто кладёт золото на солнце, к тому ещё приходит золото. Потревожьте золото лондонского банка, тогда и золото Лхассы зазвенит... И ещё об оружии. У наших воинов, сражающихся про­тив китайских захватчиков в Сиккиме, не хватает патронов. А здесь, в Бадахшане, нам понадобится много-много оружия, ибо если, как вы затеваете, нам придется начинать войну против Со­ветов сейчас же, и тогда на нас, на Тибет, кинется свора китайских головорезов из Ганьсу и Синцзяна с востока. Что им до ваших договоров — лишь бы пограбить... Сколько же денег получит Ти­бет, в случае...

Нупгун Церен говорил быстро, живо. Лысина его переливалась всеми оттенками ярких красок, от пурпура до лилового. «Человек завистлив. Глаза его завидущи! Как ему не попасть в сети жад­ности!»

Недовольно Пир Карам-шах сказал:

— Вопросы финансирования и оснащения оружием воинских частей — это компетенция главного штаба в Дакке. Формирование вооруженной армии на северных границах Индии не может оста­ваться вне внимания Лондона.

Лысина Нупгун Церена угрожающе посинела, почти почернела.

— Все происходящее в мире предрешено судьбой. Глупые ус­матривают таинственные причины божественного начала. Но бо­гам не до нас, ничтожных. Будь внимателен, не то он съест твою голову.

— Кто съест?

— Такова присказка. Сердцевина вопроса обнаружилась. Орех разбит, и мы ощутили ядро на вкус. Вы, англичане, разукрасили свою лавку, именуемую Бадахшано-Тибетом, но значит ли, что в ней бойко пойдет торговля. Велика овца, да не верблюд.

— Нелепость! — Горло вождя вождей сдавило. Он говорил с трудом. Он не терпел, когда всякие там туземцы осмеливались уличать его во лжи. Бешенство подступало к горлу. Гурки тревож­но зашевелились. Доктор Бадма вдруг посуровел и посмотрел на Сахиба Джеляла.