Перешагни бездну

Шевердин Михаил Иванович

Впопыхах и суете, в попытках припомнить имена и названия, степени родства и всякие случаи, оглушенный воспоминаниями и забавнейшими историями, на что был так горазд Молиар, госпо­дин мулла Ибадулла забыл про Сахиба Джеляла. Вернее, пере­стал его замечать, потому что тот сидел у самой стенки, присло­нившись спиной к краснотканому сюзане. Безмолвный, иронически спокойный, он всем видом своим являл мудреца, погруженного в раздумье и отрешившегося от мирских забот. Никто не мог бы сказать, слышит ли он, о чем говорят так благодушно обретшие себя «братцы». Их круглые скуластые физиономии улыбались, ще­ки лоснились масляным сиянием, от которого тускнел свет даже двенадцатилинейной лампы

«молнии».

А о каком благодушии можно было говорить? «Книга мести»— плод болезненной фантазии ожесточившегося деспота — лежала перед ними на паласе. Естественно, эмир озлился на свергших его с престола народ, Советы, Октябрьскую революцию, Красную Ар­мию. Но больше всего обиделся эмир на своих подданных. Его самолюбие было уязвлено. Он, который считал обязанностью го­сударя и шаха не заботу о благосостоянии подданных, а удовлетво­рение самых разнузданных своих прихотей, полагал, что мусуль­мане даже в нищете обязаны трепетать и повиноваться. Он — ха­лиф велением аллаха! Его эмирская власть от аллаха! А когда его народ прогнал, он решил мстить.

В «Книгу мести» записывались деяния, которых постыдилсяг бы дикарь. С наслаждением, сладострастием часто собственной рукой Сеид Алимхан вписывал в листы шелковой глянцевой бума­ги изящнейшим «насталиком» кровавые дела своих подручных, по­лучавших вот уже столько лет изуверские приказы от Бухарского центра, из недр тайной канцелярии «Сир-ад-Давлят».

«Биринчи боб» — первый раздел «Книги мести» включал в себя хронологический, по числам и месяцам, перечень разоренных товариществ по совместной обработке земли, скотоводческих артелей, продовольственных кооперативов, колхозов, государственных хо­зяйств, торговых точек. В каждом случае обстоятельно записыва­лось, сколько во время бандитского налета убито нечестивых веро­отступников: дехкан, советских служащих, рабочих, мужчин, женщин, детей, сколько кяфиров, сколько мусульман. Каждый такой налет именовался «подвиг джихада», а расценивался как некая торговая операция. Рубрики «Кредит—Дебет» выведены были красной тушью на странице против хронологической записи: столь­ко-то истрачено на оружие, на экипировку лошадей, на пропита­ние людей в походе. И тут же выводился столбик цифр: столько-то денег захвачено в кассе, столько-то товаров на такую-то сумму. Под чертой — итог: убытки, прибыли. Священная месть в конечном счете оказывалась прибыльным предприятием.

Не лишенный художественного вкуса, способный каллиграф, его высочество эмир нарисовал с большим умением и тщанием тушью и киноварью вычурную орнаментальную заставку на стра­нице, которая начинала «Иккиичи боб» — второй раздел «Прогне­вили аллаха».

Заикаясь, Молиар читал вслух имена и фамилии советских активистов, многих из которых знали в республиках Средней Азии «которых настигла мстительная рука, направленная Сеидом Алим-ханом, проводящим дни в Кала-и-Фатту за невинными делами, вроде торговли водой из хауза Милости или коммерческими опе­рациями с каракульскими шкурками. Выстрел из-за угла, удар ножа, несчастный случай на овринге, снежная лавина, «вовремя» низринувшаяся с горного уклона, провалившийся под всадником настил моста, отравление рыбой, смерть от разрыва сердца...

— М-да, боже правый! — проговорил Молиар, облизывая вы­сохшие губы. — Кто бы мог представить! Вы — кит!

— Э... э... — затянул мулла Ибадулла. — Какой... э... кит? По­чему кит?

— Необыкновенный кит океана, акула! Если такую потрево­жить, сразу проглотит с чалмой, кошельком и всеми кишками-пе­ченками в придачу.

— Рука мести длинная... э... — сопел мулла Ибадулла. — Много имен вписано сюда, братец! И еще больше впишем. Много имен... Э... нет- нет! Дальше страницы

не для глаз непосвященных.

Рукавом халата он накрыл третий раздел.

— Ох, брат мой, — взмолился Молиар, — нас мучит любопыт­ство! Целую ваши руки! Скажите, что там на той странице... этой воистину полной благодати книги?

Ибадулла помрачнел:

— Не полагается читать имена тех, кто обречен, хоть они и кяфнры, вероотступники. Однако скажу, обременять мир им оста­лось недолго.

— О, вы настоящий букламан — хамелеон, господин Ибадулла. Вы то одного цвета, то другого цвета. То показываете, то не по­казываете!

Молиар весь горел нетерпением. Лишь бы взглянуть на список. Внезапно прозвучал голос Сахиба Джеляла:

— Тауба!

Мулла Ибадулла от неожиданности выпустил книгу, и она оказалась в руках Молиара. Мулла совсем забыл о присутствии в михманхане Сахиба Джеляла. Всякого рода излишества и, в осо­бенности, гашиш притупили сообразительность эмирского совет­ника. Он разинул рот и таращил глазки, не зная, что сказать.

— Книги, подобные вашей, заводил не один из правителей государства, — заговорил Сахиб Джелял. — В книгу заносились имена тех, кого швыряли на «коврик крови». И случалось так, что в той книге оказывались имена шахских приближенных.

— Э... э... э... Почему? — лепетал мулла Ибадулла, отбирая книгу у Молиара. Тот и не сопротивлялся особенно. Любопытство свое он успел удовлетворить. Читал он быстро и список уже про­бежал. А духовник эмира весь дрожал. Ладошкой приглаживал уже страницу нового раздела «Книги мести».

— А здесь имена... э... красавиц, так сказать, переступивших закон, непотребных женщин, обнаживших свое лицо на позор мужьям и отцам. Имен тут сотни три наберется. На самом деле их больше. И будет еще больше. Убивайте развратниц, устраи­вайте каменный буран. Сняла паранджу — побивайте камнями! Пошла в школу — убивайте! Ушла от мужа — режьте! Записалась в комсомол — убивайте! Убивайте, убивайте! Не потерпит мусуль­манин унижения мужского достоинства. И сколько из них краса­виц, с гладкой кожей, черными глазами, кипарисовым станом...— И мулла снова погладил страницу книги ладошкой.

Быстро-быстро сглатывая слюну, он залистал страницы.

— Здесь еще много примечательного. До полуночного намаза господин эмир трудится, записывая в «Книгу» угодные аллаху имена тех, кто омочил острие мести черной кровью отступников. И еще многое содержит «Книга мести» для прославления эмира Бухары Сеида Алимхана из древнего племени мангытов. А есть у нас еще и «Книга добра». В нее записаны имена благочестивых, жертвенными делами своими служащих возвышению ислама и прославлению эмира, кто проживает, затаившись, в Бухаре и Тур­кестане и каждодневно может потерять жизнь.

— Хватит читать «Книгу мести», — сказал Молиар. — Раскры­вайте «Книгу добра». Хочу собственными глазами прочитать на страничке вписанное китайской тушью имя Молиара! Покажите пальцем проницательности строчку, где вписан я! Давайте!

— То есть... э... — завилял Ибадулла Муфти. — Э... э...

— О брат мой... пусть псы схватят твой визгливый голос и вы­дерут его из твоей глотки! Ты сам говорил: в «Книгу добра» впи­саны разные подвижники ислама, кто сидит тацком в советских пределах в Узбекистане и Бухаре, забился крысой в нору и укреп­ляет себя молитвой на подвиг. В торговом доме «Эмир и компа­ния» обязательно на каждого компаньона открыт лицевой счет... дебет—кредит... Уж кто-кто, а мы, люди торговые, порядок знаем, вы согласны, господин мудрец, — обратился он к все еще молчав­шему Сахибу Джелялу. — Нет, такая книга немного стоит, если в нее записаны дебеторы и забыты кредиторы... Плохой ты тогда, брат Ибадулла, приказчик!