Перешагни бездну
Шрифт:
— Очень больны... мы... увы... правда ли, доктор... хорош... этот тибетский доктор... можно верить?..
— Доктор Бадма, — внушительно проговорил Сахиб Джелял,— целитель из семьи самых известных тибетских врачей. Его родич, говорят, лечил царей. Бадма — достойный потомок врачебной династии.
— Можно, думаете, довериться?.. Страшный недуг подбирается и глазам... подошел уже... мешает... Боль в глазах мешает... управ-лять государством... нашим... мельтешит все.. О! Перед нашим взором, тот глаз... на земле лежит... смотрит и смотрит... в Бухаре.... мятежнику... палач вырвал глаз...
Он по-щенячьи скулил, беспомощно кончиками трясущихся пальцев касаясь приопущенных век. Все отвернулись. Не подобает видеть слезы царя.
— От лица эмира мусульман, — подвывая, простонал втиснувшийся в дверь саломханы мулла Ибадулла, — скажу я: во все стороны вселенной исходит сияние божественного излучения мекканского Бейт-аль-Ахрама. И никакой тьмы! Молитва исцеляет от любого недуга! Э... проклятый какой-то язычник посмеет лечить эмира! Осел — подлое животное, но его ишачья работа дозволена. Тибетский доктор хуже осла. Он поклоняется идолам. Он не смеет даже находиться в присутствии халифа. С доктором-язычником дозволено говорить, лишь отгородившись завесой.
— Заноза иногда и слона убивает!
:— Ты сказал... это?.. — покривился эмир, взглянув на Молиара.
— Я, о красота созвездий, украшение корана! Правдивое слово, о господин трона, — грубое слово! — ничуть не тушуясь, изощрялся Молиар. «Чем громче титулы, в которые я его наряжу, — думал он, — тем приятнее ему. Курдючным салом душу ему смажу». — О величество гордыни и спеси, что там бить кулаком по воде! Молитва молитвой, а лекарство лекарством. О господин страха, прикажите этому мешку с требухой помалкивать, а то за большой собакой и маленькие начинают лаять. О гений всех живущих тварей, прикажите призвать в Кала-и-Фатту тибетского врача, пусть он тысячу раз идолопоклонник.
— Не допущу! — взбунтовался мулла Ибадулла; вся его раскормленная туша колыхалась. Он впал в отчаяние. Ему уже мерещилась ужасная картина: тибетский доктор—проклятие его отцу! — Бадма лечит и вылечивает эмира. Сахиб Джелял делается первым лицом в Кала-и-Фатту! И этот ничтожный торгаш Молиар — любимец Сеида Алимхана. А он—мулла Ибадулла—в немилости!
Тяжелой колодой мулла Ибадулла повалился перед эмиром на колени. Казалось, стены саломханы вздрагивали.
— Внимания! Э, благосклонности! А ты, торгаш, поберегись! Забыл — пища льва из мяса и крови. Держись подальше, э, от клыков.
«Но трудно напугать пуганого»,— хорохорился позже Молиар.
И взаправду, он не растерялся. В ответ на угрозы духовника эмира он сложил из пальцев дулю.
Муллу Ибадуллу скорчила судорога, и он заверещал:
— Остановись, э, единственный в мирах. Болезни — следствие несчастий, посланных всевышним за грехи людей.
— Эге, слава богу, значит, по-твоему, их великолепие и совершенство из совершенств нагрешил, и аллах хочет, по твоей молитве, наказать нашего безупречного ревнителя счастья? Одумайся!
Сбитый с толку мулла Ибадулла продолжал выкрикивать свое:
— Язычник подсыпет яд, э, причинит ужасные страдания. А вдруг Бадма подослан врагами? Осторожность, э. Не верьте! Неделю отсрочки. Пошлем соглядатаев! Разузнают о язычнике! Не
Сеид Алимхан устало приказал:
— Не кричи! Эй там, приведите врача... завтра... нет, сейчас...
Всесильный Ибадулла, советник трона, страшный человек, палач, проиграл. Волоски бороды Сахиба Джеляла шевельнулись, он облегченно вздохнул. Молиар упивался торжеством:
— Мы и на молнии шашлык изжарим. Мы такие!
Но он ошибался. Он вообразил, что отчаяние толстяка муллы сделало его слепым. Мулла Ибадулла рыдал, извивался в конвульсиях, впадал в исступление, как во время своих самых изуверских «зикров». Но он все видел и примечал. Он заметил, что борода Джеляла зашевелилась, что улыбка торжества перекосила круглое лицо Молиара. Мулла Ибадулла был опытным баламутом. И, будто и не происходило никакого спора, очень спокойно зачмокал губами, словно леденец посасывал:
— Дева Рума распустила свои косы и закрыла лицо. Вороной цвет ее кудрей залил тьмой вселенную.
Он искушал эмира — ночь наступила, и пора идти в гарем предаться дозволенным наслаждениям с чернокудрыми. Мулла Ибадулла отлично изучил слабости эмира и надеялся отвлечь его.
Намек пропал впустую.
— Угодно нам… пребывать здесь... рассказы господина купца слушать... — и эмир благосклонно кивнул Молнару, — ...желаем... сейчас... пока доктора найдут… тибетского...
— Слепая кошка поймала жареную рыбку, — добродушно посмеивался самаркандец. — Захотел господин Ибадулла привести в смятение небо и землю. Вообразил одну вещь, подумал: тот базарчи Молиар шатается по базарам, продает советским гражданам мануфактуру и смушки, пудру и духовое мыло, трико и шелк... Эге! Молиар — плохой человек. Молиара надо! — и он провел ребром ладони по кадыку. — Мулла Ибадулла — великий ум. Кричит на своих радениях: «Ху-ху». Господин Ибадулла вообразил, что мы, Молиар, переползаем через границу на животе ужом — желтопузиком. Нет, Молиар вот так: «Ч-чу! Н-но!» — Он подбоченился, задергал воображаемую уздечку и задрал вверх свою бородку. — Именно так разъезжает Молиар, верхом, по Узбекистану и Таджикистану. Но точно так же мы едем по стране афган, по стране индусов, по Персии и Аравистану. Где хотим — ездим. И всюду нам — Молиару — почет, уважение.
Сахиб Джелял поднял голову.
— Господин Сеид Алимхан, в коране есть мудрое слово. Сура о джихаде гласит: «В свитке запишут семьдесят добрых дел за каждое преодоление боязни, закравшейся в сердце правоверного, когда он в стране врагов». И разве не богоугодны такие храбрецы, вроде торговца Молиара или афганских купцов Саломат Шо и Суфи Икрама, которые каждую неделю проезжают у пограничного селения Нусай на советскую сторону и, совершив свои торговые сделки и набрав полный хурджун денег и новостей, благополучно возвращаются. Разве не нужны делу мусульманства такие смельчаки? Удел глупца — причинять вред мирным торговцам. Удел воина — резать мечом, удел коммерсанта — торговать. — И он добавил, иронически поглядывая на эмирского духовника: — Насколько мне известно, господин Молиар перешел сейчас через границу именно близ селения Нусай по тропе Саломат Шо и Суфи Икрама.