Переступая грань
Шрифт:
– Если ты говоришь "нет", то я просто уеду!
– в отчаянии крикнул Жан, но Лиза ему не поверила.
Как - уедет? А любовь? А его физфак? Он ведь тоже уже на четвертом курсе! Привыкшая к нашим мальчикам - что, в конце концов, значили их слова, обещания, клятвы?
– она и представить не могла, сколь серьезен, ответственен западный человек, хоть и африканец, Жан.
– Ты не хочешь, потому что я негр!
– с прозорливостью всех влюбленных воскликнул он в полном отчаянии. А еще говорят, что любовь слепа...
– Нет, нет, - покраснев, замахала руками Лиза.
– Это потому,
Могла бы придумать, ей-богу, что-нибудь поумнее!
– Арабский!
– возопил Жан и воздел длинные руки с тонкими пальцами к небу.
– А то во Франции не нужны арабисты. Еще как нужны! И к тому же ты знаешь еще один язык, тоже восточный, - добавил он: уязвленная любовь делает людей злыми.
– Какой?
– как любопытная птичка, склонила голову набок Лиза.
– Русский, - добавил яду в голосе Жан.
– Вы ведь почти что Азия, и язык ваш - почти азиатский.
С удовольствием увидел он, как изменилась Лиза в лице.
– Мы - Азия?
– задохнулась она от гнева.
– Мы - азиаты? А ты-то кто?
– Африканец, - невозмутимо ответствовал Жан.
– Правда, я родился в Париже, но предки мои с континента древней культуры, где была - как это? да, колыбель цивилизации.
– Ну, это спорно, - протянула Лиза.
– А ты считаешь, - не слушал ее Жан, - что раз я африканец, то нам с тобой не по пути?
Как раз недавно Лиза растолковала ему, что означает это интересное выражение.
– Значит, не по пути, - в запальчивости, не очень-то думая, что говорит, из вредности подтвердила Лиза.
Вот тут-то он и ушел. А она, бедняжка, так старательно, так любовно постелила для них обоих постель - как раз накануне меняли белье, - а она-то купила со стипендии рубашечку с кружевами и все рисовала в воображении, в каком он будет восторге... И не верилось ей, что он в самом деле уедет. Этого быть не могло - когда такая любовь и такая страсть! Да и обосновался он обстоятельно: купил самовар и проигрыватель - тогда это было роскошью!
Но однажды, добравшись с лекций на Моховой на свои Ленинские, на восьмой этаж, Лиза увидела на полу, у запертой двери их общего с Алей блока и самовар, и проигрыватель. "Что это?" - замерла в изумлении Лиза. А это он уже уезжал, оставляя в России всякое напоминание о жестокой русской красавице с зелеными, русалочьими, невозможными просто глазами.
Он ведь каким был, этот Жан? Как говорил - так и делал. Сердце болело так сильно, что, казалось, только милый, родной, в голубой дымке Париж успокоит его. И еще - расстояние. И еще - неприязнь к Москве, разностильной, грубой и шумной. Конечно, как все, кто тут жил, он любил Ленгоры, где свет и тепло, масса друзей, много смеха и музыки. Но догадывался: это - не Москва. И тем более не Россия. Это парадный костюм странной суровой страны. На экспорт. И все здесь на экспорт: общение всех со всеми - на русском и английском, - джазовые пластинки, свободные нравы, когда можно остаться на ночь у любимой девушки, даже магазины в цокольном этаже, где было все или почти все, чего не было за высокими стенами МГУ.
Да, он любил Ленгоры. Но здесь была жестокая Лиза.
Теперь он ехал к себе, уже подав прошение, мысленно уже уезжая, но легкости, как
Вечером Лиза обнаружила самовар с проигрывателем у своей двери снова.
– Так и будете таскать туда-сюда?
– хихикнула Ира.
– Давай оставим, а? Купим пластинки, будем слушать "Демона".
Как раз недавно они были в опере. Иру потрясли мужские хоры в "Демоне".
– Размечталась!
– сурово оборвала ее Лиза и снова поперла довольно тяжелый проигрыватель к двери Жана.
– А самовар?
– крикнула ей вслед Ира.
– Вот ты его и тащи, - не оборачиваясь, буркнула Лиза.
Так, с багажом, обе и предстали перед распахнувшим настежь дверь Жаном. Целый час просидел он на корточках с той стороны - хоть бы стул, дурачок, в тамбур вынес!
– чутко прислушиваясь к звукам в их коридоре.
Вот кто-то прошастал, напевая беспечно, на кухню. Хлопнула дверца их общего холодильника. Вот кто-то включил на полную мощность радио. Открывались-закрывались двери лифта. Как все знакомо! Как он все это любит и ко всему привык! Господи, если б не эта девчонка... Ну что в ней такого особенного? Жан запустил пальцы в свои жесткие волосы. Да-да, это потому, что он негр. Только поэтому! Да любая француженка... Нет, не любая. Только та, что полюбит, да еще подсчитает его доходы. О-о-о, эти все взвесят, прежде чем на что-то решатся. Среди русских тоже такие есть, только их гораздо меньше. Остальные живут как во сне: все о чем-то мечтают и ждут чего-то. Да еще бегают на лекции и в библиотеки. Читают, читают, читают... Странные, что ни говори, русские девушки. Во всяком случае те, что живут рядом с ним в МГУ.
– Но отец мой богат, - нерешительно сказал он однажды Лизе. И что же услышал?
– А при чем тут богатство?
– возмутилась Лиза.
– Да еще твоего отца!
Как - при чем? Жан пробовал объяснить, но Лиза и слушать не стала.
– Хорошо, - сдался Жан.
– Оставим в покое и отца, и богатство. Будем работать и путешествовать. Такая программа тебя устраивает?
– А я и так буду работать и путешествовать!
– вздернула носик Лиза.
– Да кто тебя пустит?
– забегал по комнате Жан.
– Ты что, не поняла еще, в какой стране живешь?
– В какой?
– прищурилась Лиза.
– В закрытой!
– закричал в ответ Жан.
– В запертой вот так!
– Он сложил руки крестом.
– Но у нас есть турпоездки, - с достоинством возразила Лиза, вспомнив призывный плакат у "Националя", мимо которого каждый день пробегала на факультет.
– Турпоездки...
– саркастически хмыкнул Жан.
– А ну попробуй, зайди в этот самый твой "Интурист"! Вот просто зайди и скажи, что хочешь поехать во Францию.
– Но у меня нет денег, - растерялась Лиза.