Переступая грань
Шрифт:
Саша болтала весело и неутомимо. Таня упорно молчала, и он не мог даже коснуться ее руки, потому что тащил чемодан и сумку, и еще потому, что Таня держалась чуть поодаль, в стороне. "Ничего, еще есть время, - лихорадочно соображал Женя.
– Я еще успею сказать".
Стало вдруг очень жарко, а он зачем-то напялил на себя куртку и невозможно было ее расстегнуть: он боялся остановиться, боялся поставить чемодан на землю. Казалось,
Внутри было тесно, грязно и душно, и Таня, в белом костюме, на тоненьких каблучках, казалась экзотической птицей, случайно залетевшей в курятник. Женя снова подумал о том, что никогда и ничем не помог Тане, ничего ей не дал, кроме своей любви и пошлой, унизительной для обоих измены.
– Выйдем, - робко коснулся он руки Тани.
– Ага, погуляйте, - великодушно разрешила Саша и уселась у окна, с любопытством разглядывая попутчиков.
Женя помог Тане спрыгнуть с высоких ступенек и заговорил сразу, торопливо и нервно, потому что до отхода поезда оставалось всего десять минут.
– Ты не представляешь, сколько я пережил за эти дни! Зачем ты от меня пряталась, Таня? Я бы все тебе объяснил...
– Ты уже объяснил, по телефону, - глядя в землю, скупо обронила Таня.
– Нет, не то!
– в отчаянии схватил ее за руку Женя.
– Прости, у меня в голове туман...
– У меня - тоже.
Таня отняла руку.
– Там все кончено, - с трудом выдавил из себя Женя, как ему казалось, самое главное.
– Да там ничего и не было!
– поспешно добавил он.
– Не было?
– остановилась Таня.
Сине-зеленые глаза полыхали таким гневом, таким огнем, что, казалось, вспыхнет платформа.
– Нет... То есть да... Вы, женщины, не понимаете...
– Где уж нам.
Женя вдруг разъярился.
– Да, - закричал он, - не понимаете!
– Тихо, - остановила его Таня.
– На нас смотрят.
Женя опомнился - они стояли как раз напротив окна, где сидела Саша, и она действительно смотрела на них с таким же веселым, ласковым любопытством, с каким смотрела на других пассажиров. Потом стукнула в стекло, показала на часики. Стала его опускать, но
– Мне пора.
Таня посмотрела на Женю так грустно, что он задохнулся от нежности и раскаяния.
– Я тебя люблю, - взмолился он и снова осторожно взял ее руку.
– Я люблю только тебя, никого больше.
Таня опустила глаза.
– А это тогда что было?
– спросила она.
– Ну, - растерялся Женя.
– Наверное, увлечение...
– Увлечение?
– тихо переспросила Таня.
– А я все эти годы, кроме тебя, никого просто не видела.
– И я, и я!
– заторопился Женя.
– Так получилось... Я все тебе потом расскажу... Это меня увидели... Прости меня, старого дурака! Господи Боже мой, прости, Христа ради!
Верно подметили мудрые люди: на тонущем корабле нет атеистов. Как прижмет нас по-настоящему, так все мы бросаемся к Богу.
Таня уже стояла в тамбуре.
– Мужчина, отойдите от поезда: отправление через минуту.
– Некрасивая, немолодая проводница строго взглянула на Женю и вдруг смягчилась, подвинулась, давая место этой неприступной, упрямой женщине.
– Прощайтесь скорее.
Одним прыжком Женя перепрыгнул через ступеньки, притянул к себе Таню чужую, застывшую, неподвижную - и стал целовать милые, обиженные глаза, черные волосы, тонкие руки.
– Прости, прости!
– повторял он, как заклинание.
– Ну, все, все, - с досадой сказала проводница, легонько оттолкнула Женю, спуская его на землю, и тут же подняла "башмак".
– Да простите же вы его!
– скупо улыбнулась Тане.
Поезд медленно пополз вперед, но проводница с красным флажком еще не закрыла дверь, и Таня, очень яркая в своем белом костюме, неподвижно стояла с ней рядом.
– Танечка, я позвоню! Все узнаю у твоей мамы и позвоню!
– бежал за вагоном Женя.
– Это же дорого!
– растерялась Таня.
– Крым теперь - заграница!
И в этой ее растерянности вспыхнула для Жени надежда: он еще не совсем ей чужой.
– Не бросай меня, Танечка, - шептал он в отчаянии, будто Таня могла услышать его.
Поезд набирал скорость. Женя, споткнувшись, остановился. До боли в глазах всматривался он в уменьшающуюся фигурку, и вдруг, на повороте, она подалась вперед и махнула ему рукой.
Москва - Студеновка,
2001 год.