Пересвет. Инок-Богатырь против Мамая
Шрифт:
– Так все и было, – кивнул Пересвет. – Мы искали копны сена в чаще леса, а немцы обстреляли нас из арбалетов, затаившись в тростниковых зарослях. Я успел вовремя щитом прикрыться, потому и уцелел. – Пересвет помолчал и мрачно добавил: – Но лучше бы мне было пасть тогда от немецкой стрелы, чем терпеть все это недоверие.
Станимир Иванович велел сыну не выходить покуда из его шатра, а сам боярин отправился к Корибуту Ольгердовичу. Было видно, что он идет туда с тяжелым сердцем.
Пересвет прилег на ложе и не заметил, как задремал. От дремы его пробудила отцовская рука.
– Значит, так, сын мой, – невесело проговорил Станимир Иванович, стараясь не встречаться взглядом с Пересветом. – Корибут Ольгердович
– Прав князь или не прав, его воля для меня закон, – пробурчал Пересвет. – Хорошо хоть из дружины князь не прогнал меня в шею!
*
Окрестности близ Рудавского замка были малопригодны для столкновения крупных воинских полчищ. На обоих берегах покрытой льдом реки Рудавы стеной стоял густой лес, лишь кое-где прорезанный небольшими пустошами и болотистыми низинами. На одной из таких низин, по которой пролегала дорога от Рудавы до Немана, князь Ольгерд выстроил для битвы свои конные и пешие полки. Сигнал для сражения был дан отрядам Ольгерда и Кейстута сразу, едва к Рудавскому замку подошло войско крестоносцев. Тевтонцы значительно уступали в численности литовско-русскому воинству, тем не менее магистр Винрих фон Книпроде отправил к Ольгерду своего герольда с двумя мечами, что являлось прямым вызовом литовского князя на бой. Ольгерд был только рад такому быстрому развитию событий, поскольку у него не было возможности надолго задерживаться в Пруссии из-за острой нехватки продовольствия.
На фоне желто-бурых стволов сосен войско крестоносцев смотрелось живописно и грозно. Рыцари в железных латах с ног до головы, в белых плащах с чернеющими на них крестами, рыцарские кони, также защищенные металлической броней и укрытые длинными белыми попонами чуть не до земли с такими же черными крестами, – это зрелище робких наполняло страхом, а в смельчаках пробуждало ретивое желание доказать своим соратникам и себе самому, что и они не лыком шиты.
Конные полки Ольгерда и Кейстута развернулись широким фронтом на заснеженной луговине, упираясь одним из флангов в чащу леса, а другим в крутой берег реки. Позади конных дружин встала плотная масса литовско-русской пехоты с реющими над островерхими шлемами черно-красными стягами. На другом конце заснеженного поля над длинными шеренгами рыцарей и кнехтов трепетали на ветру бело-черные и желто-черные знамена крестоносцев. В прохладном февральском воздухе далеко по округе разносились хриплые протяжные сигналы боевых немецких труб.
По рядам Ольгердовой рати еще только начали передавать пароль, а со стороны тевтонского войска на середину заснеженного луга уже выехал конный рыцарь с красными перьями на шлеме, поднимавший копье кверху и вызывавший на поединок любого из храбрецов с неприятельской стороны. Для тевтонцев было обычным делом начинать сражение с поединка между двумя конниками.
Среди литовских и русских дружинников хватало опытных воинов и отчаянных голов, поэтому желающих померяться силами с тевтонцем набралось больше десятка. Ольгерд и его старшие сыновья затеяли было спор, гридня из чьего полка отправить на поединок, но в это время из рядов брянской дружины вылетел плечистый всадник в красном плаще и блестящем шлеме с бармицей. Корибут Ольгердович мигом узнал этого нетерпеливого наездника. Это был Пересвет.
Рассерженный Ольгерд повелел вернуть Пересвета, так как выбор литовского князя пал на боярина из виленской дружины. Ратники кричали и свистели Пересвету, махали ему руками, желая привлечь его внимание и повернуть назад. Однако Пересвет ни разу не оглянулся, уверенно
Два всадника под прицелом многих тысяч глаз сначала сблизились, поприветствовав друг друга поднятием копий. Затем они разъехались в разные стороны и поскакали навстречу друг другу, угрожающе наклонив длинные копья. Две многотысячные рати замерли в тревожном настороженном ожидании.
Пересвет летел на своем гривастом скакуне, чуть наклонившись вперед и крепко зажав под мышкой тяжелое копье-рогатину. Левой рукой он держал поводья и одновременно удерживал овальный щит в таком положении, чтобы плоскость щита укрывала его грудь и левый бок. Пересвет погонял жеребца не только шпорами, но и зычным гиканьем, понуждая его перейти в стремительный галоп. С другой стороны заснеженного поля навстречу Пересвету мчался быстрым аллюром тевтонец с красными перьями на шлеме, треугольный щит которого был украшен эмблемой в виде кабаньей головы. Длинное древко тевтонского копья было тоже окрашено в красный цвет. Жеребец под рыцарем был укрыт белой тканью с нашитыми на ней черными крестами, этот длинный балахон закрывал голову животного, его шею и бока, так что определить масть рыцарского коня можно было только по ногам, мелькающим в разрезах балахона, и еще по торчащим из-под белой материи ушам.
Тевтонец приближался столь стремительно, что Пересвет даже не успел толком разогнать своего скакуна. Казалось, всего несколько мгновений тому назад враг был еще далеко. И вот он уже совсем близко. В лицо Пересвету ударило горячее дыхание рыцарского коня, прямо перед ним мелькнул оскал его зубов, грызущих удила. Пересвет стиснул зубы и напружинился, целя своим копьем в горло тевтонцу, как его учил гридничий Ердень. Трясясь в седле, Пересвет угодил копьем в щит тевтонца, услышав, как древко с треском переломилось от сильнейшего удара. В тот же миг острие вражеского копья со всего маху вонзилось Пересвету в правое плечо, пробив кольчугу. От сильнейшей боли у Пересвета потемнело в глазах. Он почувствовал, что какая-то чудовищная сила выдернула его из седла, как пушинку, и подняла в воздух. Ощущение полета и полнейшей беспомощности было кратким в сознании Пересвета. На зернистый февральский снег Пересвет упал уже в бесчувственном состоянии. Лежа на снегу с кровоточащей раной в плече, оглушенный падением, Пересвет не видел того, как рыцарская конница рысью двинулась на литовско-русские полки с громовым боевым кличем, как взлетели в воздух тучи стрел с обеих сторон, как навстречу крестоносцам с шумом и лязгом ринулась вся Ольгердова рать…
Глава девятая Полубратья и полусестры
Очнулся Пересвет от сильной боли. Оглядевшись, он увидел, что лежит на соломе в шатре с конусообразным сводом, а над ним склонились какие-то разговаривающие по-немецки люди в длинных теплых рубахах с засученными до локтей рукавами. Незнакомцев было трое, их руки были вымазаны в крови, как и их грубая одежда. Видя, что эти чужаки с длинными растрепанными волосами собираются снять с него кольчугу, Пересвет рванулся из их рук, превозмогая боль.
Вскочив на ноги, Пересвет огляделся. Вокруг толстой жерди, подпиравшей полотняный свод шатра, на ворохах соломы вповалку лежали раненые крестоносцы в залитых кровью доспехах. Кто-то из них негромко стонал, кто-то лежал молча и неподвижно, кто-то приподнимал голову, что-то говоря по-немецки… Раненых воинов в шатре было не меньше двадцати. Трое незнакомцев с засученными рукавами, судя по всему, являлись врачевателями. Один из них, самый молодой, заговорил с Пересветом по-немецки без малейшей вражды в голосе, жестами показывая русичу, что его рану нужно промыть и перевязать, а для этого с него необходимо снять кольчугу.