Перевал Подумай
Шрифт:
Снова донесся голос певца и опять потонул в разноголосице звуков.
— Жаль, не удалось дослушать, — сказала Валя. — Люблю этот романс. Он такой весенний… нет, не то, не знаю, как сказать лучше?
— Хочешь я тебе достану эту пластинку? — вдруг предложил Виктор.
— Нет, зачем же? Пластинка — это пленная музыка, ей можно приказать — и она зазвучит. А так доносится неизвестно откуда…
Виктор покачал головой.
— Чудная ты. Вот уж чудная-то! — Он помолчал, потом спросил: — Может, скажешь, и радио не нужно?
Мысли Вали успели уйти так далеко, что она как
— Радио? Нет, пусть будет. Мне все равно… Домой надо идти.
Она оглянулась:
— Смотри-ка, оказывается, все ушли давно, а я и не заметила.
— Я провожу тебя, ладно?
— Проводи…
Далеко слышные над водой куранты пробили двенадцать.
Валя ужаснулась:
— Так поздно! Тетя Поля не пустит меня!
— Пустит, — успокоил ее Виктор. — Я с ней поговорю — и пустит.
Валя внимательно глянула на него. Уверенный парень. Наверное, он во всем такой. И все у него просто и ясно. Разве такому расскажешь о том, что продолжает мучить по ночам? О тени пережитого страха? Он, конечно, выслушает и посочувствует даже, но не поймет. Он хороший, но… не поймет.
Среди немногих домашних радостей, имевшихся в распоряжении Аркадия Викторовича Синяева, была одна, о которой не знали его сослуживцы: воскресный поход на рынок. Расскажи о таком кому-то — засмеют. А ему доставляло искреннее удовольствие чувствовать себя среди пестрой рыночной толпы этаким солидным покупателем, который даже и известную роскошь может себе позволить. Например, купить ранних помидоров или огурцов. А то и изрядный кусок свежей свиной вырезки на жаркое. К тому же Туся по своей природной бестолковости дает себя обсчитать кому угодно, а уж с ним самим — не выйдет, шалишь!
Рынок встретил Аркадия Викторовича оглушительным запахом рыбы и мокрой зелени: его заполонили овощи. Дощатые столы ломились от рыжей моркови, которую то и дело для блеска макали в ведра с водой. Зеленые горы лука, капуста, молодая колымская картошка и щедро распахнутые чемоданы с помидорами и огурцами из пригородных теплиц ждали покупателей.
Рыба отступила на задние столы под натиском этого зеленого изобилия, но и тут сбоку ее теснили мясо, молоко и яйца. Плоская коричневая камбала, серебристая навага и черные ерши уже не казались хозяевами рынка, скорее, им милостиво разрешили остаться. Аркадий Викторович купил два пучка редиса, лук и подошел к помидорам.
— Пожалуйста, самые свежие, сегодня сняли! Пять рублей! — зазывно пропела желтоглазая рослая женщина с папиросой в зубах. Затянулась и добавила уверенно:
— Лучше моего товара не сыщите, точно вам говорю.
— Дорого очень…
— Не дороже денег. А не надо — гуляйте дальше!
Аркадий Викторович все-таки выбрал большой, плотно налитый малиновым соком помидор.
— Чего берете? Не видите — марханцовкой наколото? — Рядом с ним откуда-то вынырнула личность в ватнике и старых, провисших на тощем заду тренировочных брюках. — Вот я вас провожу — не пожалеете! Честный товар, а это…
— Честный товар?! Это у твоей-то бабы честный товар?! — взвилась торговка. — Да на ей самой честного места нету!
— А на тебе? —
— Валяй, Хмырь, выскажись! — подзадоривали с обеих сторон.
Лицо Аркадия Викторовича перекосила гримаса, он брезгливо отодвинулся в сторону, сказал сердито:
— Что за шум? Ну-ка, прекратите немедленно, не то милицию позову!.. Порядочному человеку по рынку пройти невозможно!
Слово «милиция» произвело на личность в ватнике мгновенное магическое действие: Хмырь исчез, так и не успев «высказаться», а весь ряд торговцев начал зазывать Синяева с преувеличенным подобострастием. Только одна худая темнолицая женщина, торговавшая в конце ряда сметаной и творогом, громко сказала соседке:
— На базаре-то каждая кочка сопкой кажется, а дома, поди, и от земли не видать!
Синяева кольнули ее слова, он обернулся, но, встретившись с ней взглядом, счел за лучшее промолчать: от такой всего ожидать можно. Аркадий Викторович величественно отбыл в рыбный ряд, стараясь не думать об испорченной минуте торжества: принес же черт откуда-то эту молочницу!
Рыбой тоже торговали люди разные, но он сейчас же подошел к одноглазому старику — Хозяину. Его уже много лет звали так: лучшей рыбы не было ни у кого. Блестящие, как вакса, черные ерши сочно шлепались на чашки весов, но ничей глаз не уследил бы, что на самом деле показывали эти весы.
— Пожалуйста! Вам что угодно? Наважки, ершиков? Ах, крабы… Извините, сегодня уже все-с! Завтра будут-с! Что? Не тянет? Пожалуйста, не берите, очень прошу! Вон там вязочками, так что туда-с!..
Аркадий Викторович, вдоволь наторговавшись, купил трех больших ершей и немного наваги. Подумал было вернуться к помидорам, но решил, что и так уже истратил достаточно для одного раза. Походив еще между рядами просто так, ради удовольствия, он степенно отправился домой.
Придя домой, Аркадий Викторович долго искал глазами место, куда бы положить рыбу: Туся, как всегда, загромоздила чем попало всю кухню.
На окне в несколько этажей стояли банки с остатками чего-то, причем никто уже не мог сказать, что именно хранилось в самых нижних. В полоскательнице сиротливо плавало пластмассовое бигуди, и опять никто бы не сказал, как оно туда попало. На краю стола на грязной клеенке лежало накрошенное мясо, а все остальное занимала немытая посуда. Он кое-как освободил на столе местечко и пристроил туда сетку. Оглянулся. На плите чадно догорало сало, из кастрюли тянуло банным духом переварившейся картошки.
— Туся! Что за черт, где тебя носит?
Никто не откликнулся. Значит, Туся, как обычно, поставила сковородку на огонь, а сама ушла за хлебом или еще по каким-то неотложным делам. У нее каждый пустяк превращался в неотложное дело и все дела мешали друг другу.
Он снял сковородку и открыл в кухне форточку, бормоча:
— Ну, погоди ты у меня!
Однако Туся не шла, и гнев его постепенно остыл. Он пошел к себе.
Заглянул в комнату дочери, вспомнив, что ей сегодня держать экзамен в горный техникум.