Перейти грань
Шрифт:
Браун спросил, что он имеет в виду.
– Какие-то баски взорвали приемную станцию спутниковой связи. Теперь нет возможности принимать сигналы вашего ответчика.
– Баски?
– Баски, колумбийцы, армяне, кто их знает? Это изобретение капитализма, и они взорвали его. Так что вы должны сообщать о своем местонахождении каждые сутки. Если что-то случится, немедленно дайте нам знать, потому что мы не видим вас.
Он поинтересовался у Даффи, сколько продлится такое положение.
– Компания не очень-то распространяется на сей счет, Оуэн. Они не говорят нам точно,
Помолчав, Браун напомнил ему:
– Мои форсунки по-прежнему доставляют мне неприятности. Скажите им, что меня некоторое время может не быть на связи.
– Я говорил им об этом, – сказал Даффи. – В остальном у вас все в порядке?
Браун заверил, что все остальное у него в полном порядке, а про себя решил не отвечать больше ни на какие вызовы. «Раз меня не видно, то пусть будет и не слышно», – решил он.
Продолжая идти курсом на восток, он больше не видел перевернутых горных вершин. Наверное, был какой-то фокус южных широт, здешних льдов, разреженного воздуха и туманов.
Ночью он опять случайно напал на миссионерскую радиостанцию. Передача на незнакомом языке неожиданно завершилась словами той самой англичанки, которую он слушал несколько недель назад.
– Мы заканчиваем нашу учебную передачу на тагальском языке и с семнадцати часов по Гринвичу начинаем вещание на английском. Затем в двадцать два часа по Гринвичу мы повторим этот же урок на кантонском диалекте, в ноль часов – на корейском и в четыре тридцать – вновь на английском. Слушайте нашу следующую передачу на тагальском в десять часов по Гринвичу.
Решив поесть первый раз за сутки, Браун поставил на плиту камбуза банку куриного бульона.
– Хотелось бы знать, – поинтересовалась леди, – сколько слушателей принимают наши передачи, находясь в море? Наша почта показывает, что немало их работает в море: это нефтяники, рыбаки. А многие ли из наших слушателей помнят, что первые ученики Иисуса Христа были рыбаками?
Наливая бульон в кофейную чашку, Браун поймал себя на том, что прислушивается к звуковому оформлению радиопередачи. Оно отдаленно напоминало шум волн, бившихся снаружи о борт его израненного судна.
– Слушатели, наверное, помнят, – говорила леди сквозь усиливающийся шум ветра и волн, – что, когда наш Господь был преследуем врагами, Он, как сообщает евангелист Матфей, удалился на лодке в пустынное место. Пришедший к Нему народ был отпущен исцеленным душой и телом, а также накормленным чудесным образом. И, отпустив народ, Он пошел помолиться отдельно от других.
«Утром наступит великий день, – подумал Браун. – Это надо записать на пленку». Его переполняла радость. «Я устрою себе обед в этот день, – решил он. – У меня будут хлеба и рыбы».
Подключать магнитофон по всем правилам не было времени, и он просто приставил микрофон к приемнику и нажал кнопку «запись». Леди описывала путешествие апостолов, отправившихся морем в Генисарет. С усмешкой на лице он ухватился за поручень над головой и припал к приемнику, сжимая в руке чашку с бульоном.
– А лодка была уже на середине
Он представил, как они слушают это с Энни и как они вместе смеются.
– В четвертую же стражу ночи Иисус пришел к ним, ступая по морю.
– Фантастика! – восхитился Браун.
Сопровождаемый специальными звуковыми эффектами из приглушенного свиста и кошачьего урчания, так мало напоминающими шум настоящей стихии, всемогущий Иисус Христос шел у них по морю, являя миру одно из самых древних и странных чудес.
– Они были смущены, – провозгласила леди. Браун был так возбужден, что даже пролил бульон.
– Они закричали от страха, – продолжала она. Браун сделал движение ртом, изображая кричавших от страха учеников.
– Но, – продолжала леди, – тотчас заговорил с ними Иисус и сказал… – Здесь ее перебил актер с сочным и звучным североамериканским голосом – этакий пляжный калифорнийский Иисус.
– Мужайтесь! Это Я, не бойтесь.
Брауна страшно рассмешила эта ханжеская, неестественная манера говорить.
Простодушного в своем бесконечном изумлении Петра играл африканский актер – скорее всего, тот самый, который исполнял роль Исава, поскольку слова у него звучали так же заученно.
– Господи, если это Ты, повели мне пойти к Тебе по воде. – Его ломаный английский придавал драме комедийную окраску.
– И Он сказал… – выдохнула леди.
– Иди! – в унисон ей прозвучал самодовольный голос американца.
Браун хохотал. Но в голосе африканца, выкрикнувшего: «Господи, спаси меня!», когда ветер стал крепчать и Петр испугался и начал тонуть, ему послышалось что-то очень печальное, правдивое и отчаянное.
– Господи, спаси меня, – повторил он вслед за актером, не заметив, что плачет вместе с африканским Петром.
– Маловерный, – голосом, полным осуждения, обратился к нему Иисус, – почему ты усомнился?
– И, когда вошли они в лодку, – произнесла англичанка, – прекратился ветер.
После этого Браун отставил недопитый бульон и лег на койку. «Зачем это нужно, – думал он, – передавать такую бессмыслицу и глупость на тысячи миль среди пустынного океана?» Этот вопрос не выходил у него из головы.
Он коротал время, размышляя над тем, какие личности скрывались за актерскими голосами. Английская леди, с ее вычурной, безукоризненно правильной дикцией, – кто она и какова ее жизнь? Лживый американец, почтительный африканец. Находясь с ними наедине в океане, Браун иногда забывал, что они не придумывали то, что исполняли. Посреди темной ночи он обнаружил, что все еще плачет. Религия всегда воздействовала на чувства людей.
Будучи не в состоянии уснуть, он продолжал раздумывать над услышанным. «Очень приятная история», – решил было он, но через некоторое время подумал, что есть что-то циничное в том, когда в тебя вселяют напрасные надежды. Какими бы безыскусными ни казались эти маленькие инсценировки, за ними всегда угадывались чьи-то хитрые замыслы. Люди восприимчивы, и в некоторых обстоятельствах бывает трудно удержаться от того, чтобы не обращаться в мыслях к этим сюжетам вновь и вновь.