Переживая прошлое
Шрифт:
Эти листы мне принес санитар, он нашел их у нашего грибника. Было удивительно читать это: шизофрения не расщепляла его «я», у него было что-то похожее на резонерство, и текст был вполне осознанным. Я решил навестить Александра.
– Мне довелось прочитать, что ты написал, – сказал я. – Ты правда, считаешь, что существование законов говорит о неэффективности ценностей общества?
– Да, – спокойно ответил он. – Человек – это открытая книга, в него можно записать все, что угодно, и он будет следовать этому сценарию. Запиши эгоизм – и он будет эгоистичным на протяжении
– Но в детстве обман – это развитие воображения. Впоследствии, когда человек вырастает, обман преобразуется в психологическую защиту, и, таким образом, человек продолжает жить во лжи.
– Каковы причины лжи? – спокойно спросил он, развалившись на кровати.
– Личная выгода любого характера, – ответил я.
– Если все дать в изобилии, то зачем врать изначально? Ребенок в таком обществе перестанет лгать, а все его вопросы должны быть удовлетворены и объяснены родителями. Если ребенок знает, что и почему, разве он станет исследовать? Бить, грызть и т.д.? Он будет удовлетворен этим.
– А как же воспоминания, которые с годами будут искажаться?
– Если человек будет знать это, то он не будет настаивать на чем-то другом.
– Утопия, не считаете? – спросил я.
– Отчего же? – удивился он. – Все реально, если этим займется государство, вынужденно или само по себе.
– Но это же орган власти. Как чиновники откажутся от нее? Придется же работать и заниматься прочей ерундой.
– В мире хватает ресурсов, а машины вполне могут заменять человека во многих отраслях, от приготовления пищи до сложных задач разных масштабов. Это было возможно еще в начале 2000-х. А люди никак не могут отказаться от власти. Она рудимент. Даже не то, что рудимент, а паразит.
– Это сложно представить, – сказал я, думая о том, что он не подает признаков шизофрении.
– Разумеется, это сложно представить человеку, прожившему почти целую жизнь. И чем старше человек, тем закоренелей его представление о том, что власть должна быть.
– Как ты себя чувствуешь? – спросил я.
– Замечательно, – ответил он.
– Галлюцинации беспокоят?
– Наверное. Я не знаю, сложно понять, где правда, а где вымысел.
– Опиши, что ты чувствуешь, – попросил я.
– Серега, ну зачем тебе это? Ты ведь не доктор, – ответил он.
– Мне интересно, – ответил я, понимая, что он лишь частично находится в здравом уме. Где-то на границе фантазии с реальностью.
– Ну, если тебе так интересно... Я вижу мир, словно в тумане, реагирую на все так, словно это не я управляю телом, а оно само движется. Я думаю, а губы сами шевелятся, и я озвучиваю мысли. Это как игра, только тут можно чувствовать боль и радость, но они затуманенные. А еще ты, Серега, какой-то странный: не молодой и не старый, никак не могу понять, сколько тебе лет. Мне легко философствовать, меня увлекает этот процесс, но как-то сложно думать о чем-то одном. С трудом, но мне удается. Записывать мысли получается лучше.
– А чем ты занимался до того, как попал сюда?
– Писательским
– Ты писатель? – удивился я.
– Да. Косачев, можешь поискать, как выйдешь отсюда.
– Но это моя фамилия! – возразил я.
– Нет-нет, это моя фамилия, а ты найди себе другую.
Продолжать беседу я не стал. То, что мне показалось нормальным, оказалось бредом. В форме философии это выглядело разумным рассуждением, но когда я копнул чуть глубже, стало ясно, что я ошибся. Типичная шизофрения. Только мысли на листках были уж больно складно изложены. Это отвлекало, но я решил не заострять на этом внимание.
Александр подошел к окну, и, стоило мне только встать, он спросил:
– Кто эта девушка?
– Сюзанна, – ответил я, вспомнив, что она должна быть во дворе. И солгал, заметив, что он проявил интерес: – Это моя сестра.
Мне пришла в голову одна идея. Я хотел разыграть его галлюцинацию, чтобы попытаться выйти через чувства. Я направился к выходу, а он, будто назло, спросил:
– Симпатичная. У нее есть кто-нибудь?
Я повернулся, хотел было ответить, но Александр, видимо, уже успел получить ответ.
– Это хорошо. Познакомишь? – спросил он.
– Конечно, – ответил я и отправился к Сюзанне. Но стоило мне выйти из палаты, как в глазах помутнело и снова послышался женский голос: «Я принесла кое-что интересное посмотреть». Встречу с Сюзанной я отложил. Решил, что нужно полежать и немного отдохнуть. Как только лег, я начал думать над словами, которые звучали в голове. Посмотреть? Что посмотреть? И тут я вспомнил про флэшку, на которой хранилось видео, где Анну насиловали. Подумав, я решил, что, возможно, это мое подсознание намекает на что-то важное, и включил ноутбук.
Смотреть было больно, но на какой-то момент я отвлекся от того, что испытывала Анна, и внимательнее рассмотрел насильников. Один из них был тем, кого я выгнал, когда вернулся домой, а у второго подергивался уголок губ. На память мне пришел отец Сюзанны. Когда я сказал, что это он изнасиловал свою дочь, он занервничал и у него начался тик. Я сделал снимок экрана с его лицом, а затем скинул изображение на телефон. Качество видео было отличным, можно было отчетливо разглядеть каждый изгиб кожи. Раньше я думал, что пленка даст мне лишь понимание того, что съемка велась на очень дорогую камеру, а это означало финансовую независимость насильников. Но в свете новых событий я понял, что, возможно, нашел косвенного убийцу жены. Третий мужчина был довольно неприметным. Всех найти я не надеялся, но, по крайней мере, до одного мог добраться.
После того, как я поговорил с Сюзанной, ко мне пришла Анжелика, жена моего друга.
– Саш, мне нужна твоя помощь. Вася ко мне совсем охладел, – расстроенно сказала она. – Я по-разному пробовала до него достучаться, но он ведет себя так, будто мы не муж и жена, а просто сожители.
– Как в постели дела? – задал я обычный для подобных ситуаций вопрос.
– Нормально. Но редко, – коротко ответила она.
– Каким образом ты пробовала ему показать, что ты ему не сожительница, а жена?