Периферия, или провинциальный русско-калмыцкий роман
Шрифт:
– Я всегда держу запас листового цейлонского чая для хороших людей, хоть и дорог он становится непомерно, да и достать настоящий непросто, - сокрушенно бормотал доктор, предлагая Олегу к чаю сахар, варенье и мед, - «Ну, как?
– Черен, горяч, крепок и сладок, как поцелуй молодой страстной негритянки!
– Вы всегда так оригинальны в своих сравнениях, любезный, что просто оторопь берет, - смутился психиатр, - а, что, изведали и это - или аллегория, так сказать?
– Какая уж там аллегория!
– пожал плечами Зеленский, - Что было, то было. Как говорится, слов из песни не выкинешь.
– Завидую я вам, Олег Николаевич, и талантом вы
– еще более конфузливо поинтересовался Михаил Иванович и машинально погладил ладошкой бородку.
– Не знаю, как у остальных чернокожих кубинок, но у моей бестии оргазмы наступали через каждые две минуты, она даже сознание теряла, - честно признался Олег.
– Прямо нимфоманка какая-то!
– Однако, удивительного темперамента женщина подарила вам столько восторга!
– с нотками некоей зависти заключил психиатр, и опять Зеленскому почудился вздох.
Напившись «купеческого» чаю и выкурив еще по одной сигарете, собеседники продолжили общение - сбор анамнеза.
– Скажу прямо, привезли вас к нам, Олег Николаевич, совсем никудышного. Чертиков на вас было видимо-невидимо. Причем, никаких там не инопланетян, а маленьких чертей, это я вам авторитетно заявляю, - Ворожейкин понизил голос до заговорщицкого, - А сейчас я открою тайну, узнав о которой, не дай Бог, коллеги по профессии, недоброжелатели ретрограды, сочтут мои идеи ересью, а меня будет ждать судьба Джордано Бруно. Ну, положим, не судьба Великого еретика; но с работы точно изгонят. Ведь официальная наркология и психиатрия расценивают визуальные картины алкогольного психоза, как болезненную психопродукцию головного мозга, как зрительные галлюцинации, видения, то есть. А ведь, черти-то настоящие, это я доподлиннознаю!
Олег почувствовал, как по всему позвоночнику, от черепа до хвоста, у него пробежала холодная волна и застыла в области копчика.
Ворожейкин, между тем, витийствовал:
– Я их, чертей, то есть, уничтожаю методом аннигиляции, расщепляю на элементарные частицы. Даже специальный прибор сконструировал своими руками. Вон там, за шкафом стоит, - доктор небрежно ткнул толстым пальцем куда-то себе за спину, - Действует безотказно. Всю свору, вас донимавшую, извел до последнего бесенка!
Внезапно психиатр озабоченно нагнулся и, несмотря на объемистый живот, стал проворно выискивать что-то под столом:
– Кажется, вышла небольшая промашка. Один все-таки уцелел, за ножкой стола прячется. Но вы не беспокойтесь, дражайший Олег Николаевич, он вас беспокоить не будет. Сразу после вашего визита я его устраню.
Олег безуспешно попытался увидеть в глазах своего лечащего врача стигматы безумия, но глаза были надежно упрятаны за непроницаемым слоем оптического стекла.
– Теперь о прозе нашего существования, - сказал доктор.
– Вы пробудете у нас сорок пять дней. Дезинтоксикация, витаминотерапия и прочее. Вам следует основательно укрепиться. Ваша, гм… знакомая оставила два блока сигарет и некоторую весьма значительную сумму денег, на мой взгляд, даже чрезмерную: на лекарства, на отоварку дополнительными продуктами питания, на покупку тех же сигарет, когда кончатся эти.
Ворожейкин нагнулся к уху Зеленского и с выражением легкого испуга на лице, почему-то шепотом назвал поразившую его сумму, после чего продолжил:
– Мой вам совет, сигареты никому из больных не давайте. Раскурят
Да, еще, Олег Николаевич! С заклю…, простите, с больными старайтесь не вступать в контакт без особой надобности. У нас всякие попадаются, есть и буйные, могут наброситься беспричинно. Мы их, конечно, успокаиваем аминазином, но за всеми не уследишь! И вот вам еще зажигалка, - Ворожейкин протянул Зеленскому трехрублевую зажигалку, - больным не выдают, чтобы не совершили поджога.
Олег изумился:
– Как это так? Сигареты получают, а прикурить нечем?
– Зажигалка есть только у санитара, дежурящего у туалета. Но он может дать прикурить, а может и не дать.
– Почему?
– Специфика нашего специализированного медицинского учреждения, понимаете? Потом, у санитара могут быть свои резоны: настроение плохое, с женой поругался, выпил лишнего накануне, а похмелиться перед сменой нельзя, заложат.
– Одним словом, дурдом!
– подытожил Олег, - Это мне напоминает старый анекдот, как в одном сумасшедшем доме построили плавательный бассейн, а воду в него не напустили. Приезжает проверяющая комиссия, видит, как с трехметровый вышки в сухой бетонный бассейн сигают больные, и спрашивает изумленно: «А воды, почему нет?». Тут один пациент радостно сообщает комиссии: «А нам главный врач сказал, что если мы будем хорошо себя вести, то он обязательно пустит воду!».
Выйдя из врачебного кабинета, миновав процедурную и медсестринскую, Олег оказался в палате, в которой его сразу окатил стойкий запах мочи, немытых человеческих тел и бздеха. В палате по обе стороны почти впритык стояли коек двадцать; в смежной палате – столько же. На некоторых кроватях спали больные, на других – они просто лежали, устремив неподвижные, остекленевшие взоры в потолок. Где витали их думки, было неизвестно, наверняка, и самому доктору Ворожейкину. По узкому проходу между кроватями взад-вперед бродили два или три пациента, погруженные в свои сокровенные, никому не ведомые мысли. Молодой калмык с бритой головой и внешностью буддийского монаха, сидя в позе «лотоса» на кровати, сложив перед собой ладонями руки и закрыв глаза, беспрерывно читал мантры.
«Да», - подумал Олег, - «обстановочка и дизайн явно не соответствуют рекомендациям Всемирной организации здравоохранения, которая установила смешной для России стандарт: не менее семи квадратных метров на одного психиатрического больного». Это он случайно вычитал в одном медицинском научном журнале, издаваемом столь почтенной организацией. Чрезвычайно вредно, оказывается, брать в руки умственные журналы.
Олегова кровать стояла в углу палаты непосредственно у медицинского поста. Над головой у самого потолка на прочном металлическом каркасе был укреплен телевизор, экран которого был надежно защищен металлической решеткой. Пульт от телевизора находился у дежурной медсестры, и она лично регулировала просмотр передач, исходя из режима дня и собственных пристрастий. Местным больным явно было не так вольготно, как пациентам в свое время популярной песенки «Канатчикова дача», где «два телевизора – крути-верти».