Периферийные устройства
Шрифт:
– Черт. Кого?
– С косичкой. Одет как на похороны.
– Оссиан. Ты мне все там испортил, да?
– Тлен его вылечила. Чем-то средним между бычьими яйцами и медузой. У нее что, контактные линзы?
– Что-то вроде пирсинга. Сколько быстроты, решимости и натиска ты в это дело вложил?
– Он злится на меня, не на тебя.
– Долго ты там пробыл?
– Часа три.
– И чем занимался?
– Обустраивался. Перелез из твоей подружки в другую штуку, от которой хоть не краснел на каждом шагу. Обсудил бизнес-планы с четырехглазкой.
– Никто не знает.
– Я всякий раз подпрыгивал, как видел себя в зеркале. На тебя смахивает.
– Просто прическа такая же.
– Раненый боец хочет кофе! – заорал Коннер.
– Встань, – сказала Флинн. – Пропусти меня.
Бертон встал. Флинн поднялась по ступеням и прошла мимо него. Коннер полулежал на койке, подложив под спину подушку Бертона и синий вещмешок Мейкона. Глядя на черные сосиски из полартека на месте недостающих частей тела, Флинн вспомнила, как Коннер бежал в периферали.
– Что такое? – спросил Коннер, смотря на нее.
– Да вот вспомнила, что чашки забыла.
– У Бертона есть, – сказал Эдвард с китайского кресла. Она нагнулся и вынул из прозрачной мегамартовской коробки желтую резиновую кружку.
Флинн поставила термос на стол рядом с белыми проводами, идущими к ее телефону.
– Я думала, контроллер сделан индивидуально для моей головы.
– У тебя волос больше, – ответил Эдвард. – Я напихал сзади бумажных салфеток и придерживал его у Бертона на лбу. Вместе с соленой мазью вроде хватило.
– Отпечатай ему другой. Не хочу, чтобы кто-нибудь пользовался моим. И моей перифералью тоже.
– Извини, – расстроенно сказал Эдвард.
– Знаю, он тебя заставил.
– И я моего сладкого красавчика никому не уступлю, – капризным тоном объявил Коннер.
– Ему там кое-что подобрали, – сказал Эдвард. – Он вернулся сюда на несколько минут, потом ушел снова.
– Перифераль? – спросила Флинн.
– Телепузика, – ответил Бертон за ее спиной.
Она обернулась. Лицо у него было уже почти обычного цвета.
– Чего?
– Шесть дюймов ростом. На экзоскелет, на место головы, поставили рубку, в нее посадили телепузика. Синхронизировали их. Я делал сальто назад. – Он улыбнулся во весь рот.
Флинн вспомнила безголовую белую машину:
– Ты был в той штуке для упражнений?
– Тлен не разрешила мне оставаться в твоей девочке.
– И я не разрешаю. Штаны надень.
Бертон с Эдвардом исполнили что-то вроде танца в тесном пространстве: Бертон протиснулся к вешалке, а Эдвард с кружкой в руке пересел на кровать. Он поднес кружку Коннеру к губам, Бертон снял с вешалки новенькие камуфляжные штаны.
– Есть разговор на минутку, – сказал он и вышел со штанами в руках. Флинн за ним. – Дверь закрой.
Перед трейлером Бертон вытащил ногу из незавязанной кроссовки, продел в штанину, вставил обратно в кроссовку, затем повторил то же с другой ногой.
– Ты выходила там из дома? – спросил он, застегивая ширинку.
– Только
– Там почти никого на улицах. Заметила? Самый большой город Европы. Видела кого-нибудь?
– Нет, только в одном месте, но это вроде туристического аттракциона, и Недертон потом сказал, там почти все ненастоящие. И слишком тихо во дворе. Для города, в смысле.
– Меня Тлен тоже катала на коптере, пока тот, с косичкой, налаживал моего телепузика для экзо.
– В Чипсайд?
– Никаких чипсов я не видел. Мы пролетели над рекой, низко. Плавучие острова, что-то типа приливных электростанций. Но за все время я видел пятьдесят, от силы сто человек. Если это были люди. Как в старых исторических играх, до того, как научились делать толпы. Если это не игра, то где все?
Флинн вспомнила, как сама подумала о том же, когда впервые поднялась над городом в коптере.
– Я ее спросил, – сказал Бертон.
– И я. Что она тебе ответила?
– Что людей сейчас меньше, чем было в наше время. А тебе?
– Сменила тему. Она объяснила, почему меньше?
– Пообещала объяснить, когда будет время.
– А ты что думаешь?
– Ты заметила, она считает, что у них всё – отстой?
– Она тебе сказала?
– Нет, но по ней видно. Ты заметила?
Флинн кивнула.
64. Стерильно
Бар был заперт. Недертон снова прижал большой палец к стальному овалу. Ничего не произошло.
Однако он заметил, что ничуть не огорчился. Может, так чувствуют себя те, кто поставил ламинаты в Патни. Мысль была настолько необычная, что Недертон огляделся, словно проверяя: не видел ли кто, как она у него мелькнула. Видимо, он находился в каком-то сложном биофармакологическом состоянии, «медичи» что-то сделал с его допаминовыми уровнями, рецепторами – в общем, с чем-то. Радуйся, посоветовал он себе, хотя, возможно, все было не так просто.
Тлен сказала Недертону, что заснул он сразу и спал беспробудно до самого появления Бертона. «Медичи», объяснила она, эмулировал эффект гораздо более долгой фазы быстрого сна, чем на самом деле, и еще много чего. Однако, после того как они усадили Оссиана в кресло, Тлен отправила Недертона досыпать, предварительно еще раз приложив «медичи» к его руке. После того крайне неаппетитного и кровавого, что происходило с Оссианом, процедура казалась негигиеничной, хотя Недертон знал, что на своем наноуровне «медичи» всегда стерилен.
Теперь он проснулся снова и спустился по лестнице-сырорезке. В яхте никого не было, кроме двух перифералей. Приятель Флинн, Коннер, оставил свою на шикарной кровати Зубова-деда. Она лежала, раскинув руки крестом и плотно сдвинув щиколотки.
Появилась эмблема Лоубир – пульсирующая корона. Недертон стоял лицом к столу, и создавалось впечатление, что в кресле за мраморной столешницей сидит коронованный призрачный сотрудник «Милагрос Сольветры», фирмы тоже по-своему призрачной.
– Да?