Пёрл-Харбор, 7 декабря 1941 года - Быль и небыль
Шрифт:
Около 7 часов утра 7 декабря дежурный по шифровальному отделу принял пачку телеграмм из Токио. Среди них - четырнадцатую часть меморандума. Он по телефону вызвал своих коллег, которые часам к 10 утра уселись за работу. Они начали с более длинных телеграмм, зная по опыту, что эти важнее. В 11.30 шифровальщик Юти Иосида с ужасом прочитал расшифрованное короткое сообщение - вручить ноту Хэллу в 13.00. Немедленно к Номура! Посол тут же связался с госдепартаментом и договорился о встрече, затем - бегом в шифровальный отдел. Там первый секретарь Окумура по своей воле с раннего утра прилежно перепечатывал начисто ноту. Однако похвальное трудолюбие единственного старшего дипломата в посольстве, считавшегося владеющим машинкой, не могло изменить простого факта: он печатал двумя пальцами.
Лишь
Номура и Курусу лавиной скатились по лестнице посольства, прыгнули в машину и через четырнадцать минут стояли у дверей кабинета Хэлла. Государственный секретарь задним числом негодовал на безответственность японских дипломатов. Он разгневанно писал в мемуарах: "Последняя встреча Номура со мной была организована таким же глупейшим образом, каким он вел переговоры с самого начала. Намерение его правительства, приказавшего провести встречу в час дня, заключалось в том, чтобы вручить ноту за несколько минут до удара по Пёрл-Харбору. Посольство Номура испортило все это, задержав расшифровку. Тем не менее, поскольку Номура понимал необходимость явиться в указанный час, ему бы следовало встретиться со мной точно в час дня, хотя бы у него на руках были тогда лишь первые строки ноты, дав указание посольству подвозить оставшийся текст по мере готовности"{297}.
Хэлл отлично знал, о чем собирались говорить с ним послы. Он продержал их в приемной четверть часа, затем двери кабинета распахнулись. Номура и Курусу наконец смогли выполнить миссию, возложенную на них императорским правительством. О встрече Хэлла с послами госдепартамент передал в печать следующее официальное заявление:
"В 1 час дня японский посол обратился с просьбой, чтобы государственный секретарь принял японских представителей. Встреча была назначена на 1.45 дня. Японские представители прибыли на прием к государственному секретарю в 2.05. Государственный секретарь принял их в 2.20 дня. Японский посол вручил государственному секретарю документ, который рассматривается как ответ на документ, переданный ему государственным секретарем 26 ноября. Государственный секретарь Хэлл внимательно прочитал заявление, врученное ему японскими представителями, затем повернулся к японскому послу и с величайшим негодованием сказал: "Я должен заявить, что во время всех моих переговоров с вами на протяжении последних девяти месяцев я не сказал ни одного слова неправды. Это абсолютно ясно из документов. За все мои пятьдесят лет государственной службы я никогда не видел документа, преисполненного такой гнусной ложью и извращениями - гнусной ложью и извращениями в таких размерах, что до сегодняшнего дня я никогда бы не поверил, чтобы хоть одно правительство на нашей планете было способно на это"{298}.
Хэлл величественно кивнул головой в сторону двери. Послы, молча откланявшись, покинули кабинет в крайнем замешательстве: они еще не знали о Пёрл-Харборе. Чиновник, закрывавший дверь в кабинет, слышал, как благороднейший государственный секретарь бормотал: "мерзавцы, мерзавцы", а дальше непечатная брань{299}.
Легко понять чувства Хэлла. В Вашингтоне, затеяв сложную дипломатическую игру, подверглись той участи, которую готовили другим. Руководителям американской внешней политики оставалось винить только самих себя, а ничто не вызывает такого гнева, как осознание собственного промаха.
* * *
Сильнейшие эмоции вызывает по сей день у политиков, стратегов и историков несравненно более значительный промах - отказ адмирала Нагумо 7 декабря 1941 года продолжить боевые действия у Гавайских островов. В этом пункте сходятся адмиралы,
Но вот что писал, безусловно наделенный даром литератора, М. Футида в 1951 году: "Говоря о причинах отхода Нагумо, следует остановиться на гораздо менее логичных рассуждениях, которым часто предаются после войны. Для многих казалось непонятным, почему японцы сразу не захватили Гавайские острова и ограничились ударом по Пёрл-Харбору. Подобные рассуждения возникли благодаря крупному успеху, которым неожиданно закончилось наше нападение. Когда принималось решение о проведении операции, мы вовсе не были уверены в успехе. В то время мы чувствовали себя так, как если бы нам предстояло выдергивать перья из хвоста орла, и, естественно, захват Гавайских островов не входил в наши планы"{302}.
Удар по Пёрл-Харбору, являвшийся вспомогательной операцией, создал условия для успешного выполнения основного плана войны - продвижения и захватов на юге. Впрочем, и этот тезис оспаривается, по крайней мере американскими экспертами. Господствующую в военно-исторической науке США точку зрения на Пёрл-Харбор профессор С. Морисон четко сформулировал давным-давно. В журнальной статье в 1961 году, в канун 20-летней годовщины Пёрл-Харбора, он воскликнул: "Внезапное нападение на Пёрл-Харбор было не "стратегической необходимостью" (о чем японцы толковали даже после войны), а стратегическим слабоумием. Во всей истории войн нет другой операции, которая оказалась бы столь фатальной для агрессора. Тактически - при ударе по Пёрл-Харбору ошибочно сосредоточились на кораблях, а не на портовых сооружениях и нефтехранилищах. Стратегически - этот удар был полнейшим идиотизмом. На высшем политическом уровне - катастрофой"{303}.
Для профессионального историка поразительные издержки стиля. В серьезной монографии спустя два года он был более сдержан, но суть аргументации не изменилась: "Решение (на эту операцию.
– Н. Я.) для человека с таким интеллектом, как Ямамото, представляется странным, ибо оно отражало не только неверную, а просто катастрофическую стратегию... Учитывая слабость флота в Пёрл-Харборе (о чем он отлично знал) и длительный период времени, который потребовался бы для подхода его в филиппинские воды, совершенно непонятно, почему Ямамото считал необходимым уничтожить флот в самом начале войны. По всей вероятности, он считал, что Япония не может допустить "существования флота" (одна из концепций Мэхана) на своем фланге, даже если этот флот находился на расстоянии тысяч миль"{304}.
Зная, что Морисон в свое время был крупнейшим американским историком флота, японские адмиралы вступились за своих павших флотоводцев и стратегию императорского флота. Адмирал С. Такаги, которому, видимо, все было ясно, лаконично написал: "Критика Пёрл-Харбора Морисоном, который был вынужден извратить историю войны в интересах американского флота, всегда будет вызывать смех в будущем". Адмирал С. Фукудоме, однако, счел нужным подробно разобрать и опровергнуть доводы критиканов: "Если припомнить, что успех воздушного налета на Пёрл-Харбор свел на нет план американского флота "Рейнбоу-5" и ему потребовалось два года для восстановления сил, а тем временем мы смогли без перерывов овладеть Южной Зоной Ресурсов, мы, изучающие стратегию, не можем согласиться с критикой д-ра Морисона японской тактики. Если бы японский флот не провел атаку против Гавайев и, следовательно, столкнулся бы с американским флотом, продвигавшимся по плану "Рейнбоу-5" к Маршалловым островам и западным Каролинским островам, японский флот не смог бы нанести флоту противника большего ущерба, чем добился в Пёрл-Харборе"{305}.