Перл ископаемый
Шрифт:
Поселился у него на квартире, принялся долбить азы волшбы.
Характер у старого кудесника оказался на редкость мерзкий. Особенно трудно приходилось накануне запоя, приключавшегося с наставником регулярно — примерно раз в месяц. В такие дни он становился раздражителен, придирчив и жестоко несправедлив. Окажись на месте Портнягина кто другой, сбежал бы на следующий день, однако не на того колдун нарвался. В смысле упрямства и вредности ученичок был под стать учителю.
— Ефрем, — позвал Глеб, внимательно разглядывая танцующую перед глазами округлую мыслеформу —
В ментальном шаре отражалась, гримасничая, тесная комнатёнка старого кудесника, заставленная и заваленная множеством предметов загадочного, но можно поспорить, что оккультного назначения. Разумеется, увидеть, а тем более сотворить подобную мыслеформу было дано далеко не всякому, но за полгода Портнягин много чему научился. Не зря же носил он теперь гордое звание — подколдовок!
— Понятно, круче… — закряхтел учитель, запахиваясь в ветхий заношенный халатишко и снова склоняясь над столом. Угнездившись на шаткой табуретке, умелец что-то мастерил из останков древнего слухового рожка.
— А почему?
— Мозгов было больше.
— Да ладно!
— Вот те и ладно!
— Сильно больше? — не унимался Глеб. До запоя Ефрему оставалось примерно дней этак пять, и настроение у него было миролюбивое. Самое время для познавательных бесед.
Прикинул колдун, поразмыслил.
— Грамм этак на сто… на двести…
— Глупеем, что ли?
— Глупеем, Глебушка… — вздохнул старикан. — Ох глупеем…
Ещё не утративший веру в прогресс ученик хотел было обидеться, но в следующий миг незримая для профанов мыслеформа беззвучно лопнула. Опять-таки подобно мыльному пузырю.
— Ну что ты будешь делать! — с досадой сказал подколдовок. — Двух минут не продержалась, зараза!
— Научишься ещё, — утешил наставник. — В твои-то годы!
Питомец недовольно посопел.
— Слышь, Ефрем… — позвал он. — А какой у них вообще рекорд?
Озадачился колдун.
— В смысле, сколько протянет? — хмыкнул, поскрёб просвечивающую на затылке проплешину. — Н-ну… тут смотря кто сколдовал… Такие бывают мыслеформы, что и вовсе не лопаются.
— Это как?
— А так… Уплотняться начинают, съёживаться… в этакую, знаешь… горошину. Тяжелеют… наземь опускаются…
— А дальше? — с жадностью допытывался Портнягин.
— А дальше, Глебушка, самое интересное. Полежит мыслеформочка эта в земле века три-четыре — и начинается в ней замещение астральных частиц материальными. Вроде как с костями этих… тиранозавров… Только там минералы органику выживают, а тут, стало быть, вот так…
Воспитанник оторопело потряс головой.
— И что получается?
— Да, знаешь, с виду катышек такой, вроде алебастровый… По-нашему говоря, перл…
— Погоди-ка! — насторожился Глеб. — А это не их Соловеевна из лукошка продавала? У вокзала тогда…
— Их… — кивнул старикан.
— Во-он оно как… — протянул ученик. — И что с ними делать, с перлами этими?
— А что ты с ними сделаешь? Ничего.
— Но покупают же!
— Да коллекционеры, в основном… любители…
— И
— Отчего ж нельзя! Наша братия читает запросто…
— А эти… любители?
— А любителям для чтения приборчик нужен. Ментоскоп называется.
— Как?! — не поверил Портнягин. Перед внутренним взором его невольно возникло великое скопище ментов.
— Ментоскоп, — невозмутимо повторил старый колдун. — Ментальоны им прослушивают… Ну мысли, мысли!
— В окаменелостях?
— И в окаменелостях тоже.
— А где их берут? Ментоскопы…
— У меня. Мне заказывают — я мастерю… Вот, гляди. — И Ефрем Нехорошев взял со стола обломок допотопного слухового рожка с приделанной сбоку загогулиной из алюминиевой проволоки.
А неделю спустя, пробегая с одного вызова на другой (кому порчу снять, кому порог заговорить), Портнягин углядел Соловеевну возле входа на чёрный рыночек у «Трёх волхвов». Ничего, живёхонькая, бодрая. Честно сказать, время поджимало, и всё же Глеб решил перекинуться с ней из любопытства парой слов. Лукошко у Соловеевны было то же самое, только вот, к разочарованию юного подколдовка, никакие в нём были не перлы, а самая обыкновенная малина.
— Здравствуй, Соловеевна, — подражая интонациям наставника, приветливо обратился к ней Глеб. — А ты, я смотрю, товар сменила…
— Ой, не говори, Глебушка, — не менее приветливо откликнулась торговка (оба давно уж были знакомы). — Ну да что делать! Не сезон…
— В смысле — на малину сезон начался? Или на перлы кончился?
— Да и то, и другое!
— Ну на малину — понятно. А на перлы с чего?
— Так дождей-то уже месяц как нет.
— И что? — не понял Портнягин.
— Ну как что… Вот оползёт отвал после дождичка, тогда и перлы покажутся…
— Ага… — озадаченно промолвил Глеб. — А те все распродала?
— Да учителю твоему спасибо, Ефрему Поликарпычу! Присоветовал тогда к Двоеглазову сходить — тот разом всё и купил. Прямо с лукошком взять хотел, да я не разрешила… Не лукошками, чай, торгую!
— Ну, удачи тебе…
Распрощались, и Портнягин в задумчивости двинулся дальше. У входа в местный музей палеонтологии приоставился, осенённый внезапной догадкой: а вдруг господа учёные и перлы исследуют? Как ни крути, а тоже окаменелость! Слямзить один такой с витрины… Однако музей, судя по всему, был закрыт. На двери висела табличка: «Извините. Все вымерли».
Самое бы время поторопиться домой, поскольку начинались критические (в смысле воздержания) дни, и Ефрем Нехорошев, несмотря на зароки и данные ученику обещания, мог в любой миг сорваться и принять первые сто двадцать капель.
Но тут, как нарочно, рядом остановился автобус до Колдобышей.
Песчаный отвал возник, должно быть, в результате оползня, скусившего добрую четверть травянистого холма. Похоже, местные и впрямь добывали здесь когда-то песок на нужды строительства, пока бугор на яму не съехал. Ну понятно, копи тут же прикрыли. И правильно, кстати, сделали.