Перловый суп
Шрифт:
— Учредителем не хочешь. Понимаю... — Будинас на мгновенье задумался, а потом спросил без перехода:
— Ты бывал в Америке?
— В какой Америке? — переспросил я от неожиданности,
— В той, где фонды и гранты, — ответил он.
На моих глазах Будинас нарисовал очередной невероятный проект и поместил меня в самую его середину.
Будинасовский «Полифакт» издавал книги «новых экономистов». Их украшали имена Селюнина, Лисичкина, Попова, Гайдара... Было это куда как оригинальнее — книги других издательств чаще всего украшала «венерина дельта» или на худой конец бесстыже выставленные на всеобщее обозрение женские груди. Судя по всему, покупателям физиология была
— Сам подумай, — уговаривал меня Будинас. — Ну, не «Дайджесту» же с их блядями на обложках гранты давать!
Через месяц с чемоданом «перестроечной» литературы я шатался по готовящемуся к Рождеству Манхэттену, сверяя по бумажке адреса потенциальных благодетелей. Разговаривали со мной везде корректно, с некоторым даже любопытством -в то время в Нью-Йорк за деньгами еще мало кто прилетал. Но заканчивались разговоры примерно одинаково: мне жали руку и сообщали, что надо написать заявку на грант, и что все фонды на следующий год уже распределены. Я выходил из очередного офиса и чертыхаясь тащил чемодан дальше: не получалось не только добыть денег, но и избавиться от части книг, оставив их в качестве образцов. Чемодан, как сурок Бетховена, сопровождал меня во всех странствиях: поднимался на Эмпайр Стейт Билдинг, бродил по музею Метрополитен, занимал свое место у ног на бродвейских спектаклях. В конце концов, он мне настолько надоел, что, добравшись до книжного магазина «Черное море», что на Брайтон Биче, я продал оптом все книги за десять долларов. Это были единственные деньги, которые я сумел заработать в Америке.
— Смотри, что сейчас будет, — сказал Будинас, беря у секретарши телефонную трубку. — Так что вы там продаете?
На том конце провода продавали офисную мебель.
Это было время, когда молодые торговцы открыли для себя, как можно раскручивать товар, не вкладывая ни копейки в рекламу. По ночам они насиловали факсы предложениями польской косметики, финских унитазов — ну да, и мебели тоже! А днем проверяли по телефону, не сработали ли случаем ночные предложения. Через годы все это назовут «телемаркетингом», а тогда, приходя поутру на работу и видя змеящуюся на полу ленту факса, хотелось отыскать уродов и скормить им потраченную понапрасну дорогую бумагу.
— Это вы посылали факс? — вежливо спросил Будинас. — Что у вас за мебель?
— Венгерская, — радостно откликнулся телефон, переключенный на громкую связь. Судя по тону, продавцу редко задавали дополнительные вопросы.
— А что в комплекте? — продолжил допытываться Будинас.
— Роскошный стол руководителя с бюро на десять человек, — выдохнул торговец. — Столы для менеджеров первого звена с утолщенной столешницей и двумя тумбами, столы для работников с одной тумбой, стулья в двух вариантах... Гардероб, книжные шкафы или полки на выбор...
— Записывать готовы? — Будинас выпустил густой клуб дыма в потолок.
На том конце провода что-то упало. Мне показалось, что сам продавец.
— Готов, — донесся сдавленный голос.
Будинас сообщил, что покупает все, что только есть — и шкафы, и столы, и стулья в двух видах, и гардероб! Торговец не мог поверить свалившемуся на него счастью, и на всякий случай сумму покупки повторил дважды.
— Как срочно вам нужна мебель? — проблеял
— Сегодня и нужна, — с непонятной грустью в голосе ответил Будинас и назвал адрес.
Я с трудом дождался, когда он положит трубку, чтобы спросить, куда он собирается все это ставить: «Полифакт» ютился в нескольких небольших комнатах, арендованных у «Водоканала».
— А ты всерьез думаешь, что нам что-нибудь привезут? — спросил Будинас с улыбкой.
— Почему нет? — удивился я.
— Если эти столы со стульями вообще существуют, то из Венгрии их еще не вывозили.
— А что, если ты ошибаешься?
— Тогда считай, что я ничего не знаю о стране, в которой живу.
Страну — что СССР, что «незалежную» Беларусь — Будинас знал лучше многих. Офисный гарнитур нам, конечно, не привезли — ни в тот день, ни потом. Но вот что интересно: факсы с рекламой венгерской мебели шли еще несколько месяцев!
По возвращению из Штатов я ожидал скандала, но все обошлось. Будинас с головой ушел в куда менее утопический с точки зрения зарабатывания денег проект. В феврале 1991 года он задал мне неожиданный вопрос. У него часто вопросы получались неожиданными.
— Ты кино любишь? — спросил он, на мгновение оторвавшись от распекания кого-то из снабженцев.
— Смотря какое, — ответил я осторожно, стараясь понять, чего он от меня хочет.
— Какое снимете, такое и будет. Тут у нас вот что намечается...
По всем приметам в том году у нас намечался развал Советского Союза. Этого события ждали все — и внутри страны, и снаружи. Но больше прочих, западные телевизионщики. Они как стервятники кружили в ожидании последних конвульсий великой державы. После долгих размышлений Будинас решил продать разваливавшуюся родину австрийскому телевидению и непосредственно жившему в Вене писателю Стреляному, который задумал снять фильм о том, как это происходит на Украине. За обеспечение съемок — от организации интервью до кормления участников — должен был отвечать я.
Описание месячного путешествия по Украине с писателем Стреляным и четырьмя сумасшедшими австрийцами, требовавшими то полетов на воздушном шаре, то съемок в ремонтных доках для подводных лодок, заслуживает отдельной — даже не главы! — книги. Но к Будинасу это произведение имело бы совсем небольшое касательство. По сути, одним-единственным эпизодом.
Во Львов, где была назначена встреча со съемочной группой, я прибыл заранее. Заехал по очереди в горком партии и штаб «Руха» — там на следующий день были назначены интервью, потом созвонился с боевиками УНА-УНСО, которые должны были рассказать, как ненавидят «москалей», после чего довольный собой направился в гостиницу. В гостинице меня ждал неприятный сюрприз; в номере был Будинас, с которым я за день до этого попрощался в Минске. Он распекал на чем свет стоит «отряженных» со мной водителя и переводчицу. Все в нашей подготовке вызывало его возмущение. Надо сказать, возмущение у него никогда не бывало тихим — всегда яростным; он моментально срывался на крик, крик превращался в ор...
Я и до сих пор благодарен Будинасу за сцену, свидетелем которой стал. Не будь ее, вряд ли бы мне удалось оторваться от его опеки! Когда я вошел, мои помощники понуро сидели на стульях посреди комнаты, а Будинас доводил себя до последней стадии кипения: он потрясал кулаками над головами несчастных и кричал так, что слышно было на улице. При виде этого безобразия внутри у меня что-то щелкнуло, и я тоже заорал. На мгновенье в комнате стало тихо. Этого оказалось достаточно, чтобы я успел вставить единственно правильную фразу.