Перо ковыля
Шрифт:
Глаза еще не различают в дрожащей дали ни одного птичьего силуэта, а уже слышны доносящиеся оттуда негромкие журчащие трели. Потом появляется раскидистая ветла на берегу крошечного прудика. Из ее густой кроны торчат две длинные сухие ветки, на которых, блаженствуя под горячим солнцем, сидят девять расписных птиц, убаюкивая друг друга тихим говорком, который отдаленно напоминает пение полевых сверчков, но без сверчковой монотонности. Хотя щурки и не одноголосы, их «язык» довольно бедноват звуками, но молчаливы они бывают лишь в редкие минуты.
Своим приятным журчанием щурки
Даже дневное знакомство с щурками не облегчает определения места, откуда звучат их голоса, и расстояния до него. Негромкие, они слышны за версту; перекликается пара, кажется — десяток; высматриваешь птиц в поднебесье, а они реют за спиной. Любят эти трели многие незаурядные пересмешники, встречающиеся с щурками на пролете или живущие с ними рядом. На что привередлив к чужим голосам певчий дрозд, у которого и своих песен достаточно, но добавляет он, как украшение, к собственным коленам тихое журчание птицы-радуги.
Когда у колонии золотистых щурок появляются пустельга, сорока, лиса, собака, змея, первая заметившая опасность птица обрывает журчание и подает отрывистый, но тоже негромкий сигнал тревоги, который чуть похож на первый удар двусложного перепелиного «боя», но звучит значительно мягче. Этот сигнал подхватывают все находящиеся поблизости щурки и, не делая попыток отогнать хищника или вора, беспрерывно повторяют его, пока не минует опасность. И опять над рекой или оврагом слышится их успокаивающий говорок.
В отношениях со своими щурки уравновешенны. Колониальным птицам вообще чужда агрессивность в той форме, в которой она проявляется у видов, гнездящихся отдельными парами и защищающими гнездовую территорию от вторжения сородичей. В колониях короткие ссоры случаются лишь из-за кажущегося или действительного посягательства соседа на гнездо (кража материала или яиц). У щурок нет видимых причин для недовольства соседями, и жизнь в их поселениях протекает мирно. Но если и случается у них воздушный поединок, то он скорее напоминает танец эльфов, но только при солнечном свете, чем птичью драку. В нем не бывает зачинщика, не бывает побежденного. Повиснув друг перед другом, сверкающие птицы едва соприкасаются кончиками крыльев, не угрожая острыми клювами. Их спокойные голоса не выражают недовольства, что делает сцену похожей на утреннюю встречу двух друзей, в которой они дают выход избытку энергии. И когда птицы разлетаются, возникает невольное сожаление, что их встреча была такой короткой.
Гнезд щурки не строят. Это птицы-землекопы, и роют они в отвесных стенах обрывов длинные, до двух метров норы. В конце узкого, чуть изогнутого коридора выкапывают довольно просторную пещерку, под сводом которой могут свободно уместиться пять-шесть птенцов. Трудно сказать, кто из пары выбирает место для норы (кажется, самец), но копают ее
Самец начинает работу с такой энергией и решительностью, словно намеревается завершить ее в один приступ. Вцепившись в стену короткими лапками и опершись, как дятел, на хвост, он с каким-то исступлением принимается долбить твердую глину чуть приоткрытым клювом, как бы выщипывая ее, с яростью дергает тонкие травяные корешки. Маленькая ниша на глазах превращается в штольню, птица забирается в нее и там работает уже в другом положении, выбрасывая искрошенный грунт лапками. А самка в это время сидит, прицепившись к едва различимому уступчику рядом с выходом, тихонько и нежно журча, что все, мол, вокруг спокойно. Щепотки песка или пыли могут лететь из норы прямо ей на голову, но она только щурится и отряхивается, не покидая поста.
Вдруг самец, прервав работу, вылезает хвостом вперед, делает над обрывом широкий вираж, схватывает на лету какого-то жучка и, преподнеся его самке, снова забирается в нору. Поработав там еще немного, уступает место в тоннеле ей, а сам занимает ее пост, негромко и ласково щебеча что-то. На такую двухсменную работу уходит минут двадцать — полчаса, а потом обе птицы улетают охотиться, стряхивая в полете осевшие на перо пылинки. И к окончанию строительства они не выглядят уставшими. Все так же остро заточены их клювы, тем же блеском сверкает разноцветное оперение
Лишь изредка обстоятельства заставляют пару выкопать нору в стене неглубокой промоины, траншеи или ямы, глубиной всего в полтора-два заступа. Это уже риск от безвыходности положения. А на хороших обрывах до норок не добраться ни сверху, ни снизу. В такое жилье могут попасть только сами хозяева, и заглянуть в них иногда удается только солнцу. Перед закатом (или после восхода) солнечный луч проникает на секунду-другую в небольшую пещерку, где хвостом к выходу лежит насиживающая птица, и тогда сверкнет хризолитом перо на спинке крылатого самоцвета. В таком убежище ни наседке, ни ее яйцам или птенцам не грозит нападение никакого хищника.
Красивы наряд и фигура щурки, приятен голос, восхитителен полет. Щурка выглядит немного крупнее и стройнее скворца: у нее длинные клюв и хвост. Но вес щурки на одну четвертую меньше скворчиного, и поэтому необыкновенно легок ее полет. Когда на весь день разгуляется над степью неукротимый восточный ветер-суховей, часами висят над крутоярами семицветные птицы, не шевеля крыльями, лишь внимательно поглядывая по сторонам: не мелькнет ли где оса, стрекоза, жук. Налетая на стену обрыва, ветер устремляется вверх, и на гребне этой воздушной волны, распластав крылья, спокойно парят сверкающие бирюзой и золотом щурки.