Перо, закон и стеклянный шар
Шрифт:
Хальрун встал и надел шляпу. Он был готов отправляться без промедления.
– Боюсь, что нет. Я сегодня без самоходного аппарата, – сказал Дорнен.
– Тогда наймем один экипаж на двоих? Так будет дешевле.
– Неплохая идея, вей Осгерт.
Согласие Хальруна выполнить просьбу порадовало детектива. В экипаже Дорен даже описал встречу с гадалкой, продлившуюся недолго. Госпожа Лалла оскорбилась при первом же намеке и немедленно выставила полицейского вон.
– Это чересчур. Чрезмерная реакция, – сказал Хальрун. – Люди ее профессии обычно не
– Мне тоже так показалось. Нечистая совесть – лучшее объяснение. Подумайте, как объясните это вейе.
Остаток пути Дорен молчал или отделывался короткими фразами. Хальрун рассчитывал узнать у полицейского подробности расследования, но Дорен держался стойко, и газетчику пришлось отступить.
– Я рад, что познакомился с вами, детектив Лойверт, – сказал он. – Вы уже принесли мне удачу, а сейчас подарили возможность закрепить успех.
– Не могу сказать то же про себя, – в тоне Дорена можно было услышать колкость, но журналист не принял ее на свой счет.
– Подождите, – заверил полицейского Хальрун. – Еще не вечер. Вдруг именно это дело принесет вам успех и славу?
– Я не гонюсь за славой, – возразил Дорен.
– Напрасно. Успех развязывает руки и дарит свободу действий. Посмотрите на меня – я могу делать, что хочу.
Детектив дернул уголком рта и произнес короткое:
– Вей Далмель, вей Осгерт.
– Над этим я работаю, – скромно ответил Хальрун. – Мне просто нужно чуть больше успеха.
Глава 11
– Вей Осгерт! О вас говорят правду, вы не медлите.
Мализа выглядела иначе, чем при знакомстве. Она была весела, лучилась приветливостью, а от подавленности или страха не осталось даже следа. Темное платье сменилось нежно-кремовым с ворохом оборок и широкими распашными рукавами. Сшитое по моде далеких берегов Лансейна оно подчеркивало экзотические вкусы владелицы.
Хальрун поднялся с жесткого стула, не который его усадила горничная.
– Добрый день, вейя Кросгейс! Тому, кого кормят новости, нельзя быть тяжелым на подъем.
Она засмеялась и направилась в глубину комнаты к дивану, похожему на облако.
– Вы удивительный человек. Я только написала, а вы уже пришли.
– Простите, если я навязчив, – сказал Хальрун, следуя за девушкой. – Я хотел лично выразить вам свою благодарность.
– Совсем вы ненавязчивы, вей Осгерт. Разве я могу плохо думать о своем спасителе? Это мне надлежит быть признательной.
Она села, откинувшись на надутую спинку, и взмахом руки предложила гостю занять кресло по соседству, оказавшееся слишком уж мягким. Велюровые объятия поймали газетчика, как силки, и он обнаружил себя сидящим с задранными кверху коленками. Хальруну еще повезло родиться высоким, поэтому он хотя бы не смотрел на вейю Кросгейс снизу вверх... А она, глядя на него, продолжала нежно улыбаться, и на лице девушки не было заметно ни следа насмешки. Либо Мализа Кросгейс являлась образцом добродетели, не способной помыслить дурное о других, либо искусно притворялась. Все-таки
– Хотите шоколада? – спросила она с почти детской непосредственностью. – Я могу распорядиться.
– Не стоит. Но спасибо.
Мализа кивнула и произнесла:
– Я читала сегодня «Листок Роксбиля». Благодарю, вей Осгерт.
– За что? – уточнил он.
– За такт и понимание, конечно же. Не всякий на вашем месте проявил бы снисхождение к несчастной жертве.
– Совсем даже нет, вейя. Что может быть естественнее, чем помочь кому-то в беде?
– Я рада, что вы так думаете, – произнесла Мализа. – Вы возвращаете мне веру в людей, отнятую веем Лакселем.
Хальрун хмыкнул и с удивлением покачал головой. У него имелся большой опыт общения с членами окружного совета и фабрикантами, поэтому газетчик за километр чуял лицемерие. Вейя Кросгейс если и лгала, то не фальшивила. Чтобы испытать ее, Хальрун решил помолчать, но лицо Мализы оставалось доброжелательным ровно до тех пор, пока тишина не стала почти неприличной.
– Вей Осгерт, – мягко произнесла девушка, – позвольте узнать цель вашего визита? Ваше появление порадовало мое сердце, но смутило разум. Скажите мне прямо, неужели что-то случилось?
Она смотрела прямо на Хальруна, и он, наконец, обнаружил тревожное ожидание в голубых глазах.
– Разве вы забыли про письмо, которое мне отправили, вейя Кросгейс? То, самое первое.
Ему удалось обескуражить девушку. Мализа моргнула и отстранилась.
– О чем вы, вей Осгерт? Я писала от отчаяния, и теперь все это неважно.
– Очень важно! – возразил Хальрун. – Очень важно особенно сейчас, после убийства вея Лакселя... Хм... Хотя, может быть, вы и правы. Я забуду о письме, раз вы просите.
Она прикоснулась к завитому локону, который мягко покачивался около розовой щечки. Хальрун только сейчас заметил, что Мализа пользуется косметикой. Еще несколько десятилетий назад это считалось признаком девочек из веселых домов, а сейчас некоторые женщины с высоким общественным положением тоже начали красить лица. Мализа, судя по румянам и неестественно розовым губам, была достаточно независимой, чтобы относиться к их числу.
Она склонилась к Хальруну и даже такой прожженный циник, каким мнил себя газетчик, растерялся от внезапной близости прекрасных глаз. Затем (видимо, чтобы добить собеседника), вейя Кросгейс прикоснулась к его руке.
– Спасибо, вей Осгерт. Вы снова меня обязываете.
– Я бы даже вернул его вам, только письмо сейчас не у меня, – быстро сказал журналист.
Мализа покачала головой, и завитые локоны затряслись, словно серебристые пружинки.
– Это не важно, вей Осгерт.
– Детектив Лойверт забрал его.
– Не имеет значения... Детектив Лойверт показался мне надежным человеком. Если же я ошиблась... Не страшно! Я совершенно не боюсь, вей Осгерт, потому что чувствую себя свободной и счастливой. Какое-то письмо не может мне навредить.