Перпендикулярный мир
Шрифт:
Логично, — как странно она началась, так странно и должна закончиться.
— И тут, прошлой весной, один человечек, которого мы оставили на развалинах их брошенного в Тибете поселения, сторожем, сообщает: появилось несколько субъектов, довольно подозрительных. Не местные, мысль в глазах, степенные, вроде ничего не делают, просто бродят по окрестностям, на вопросы отвечают коротко, изображают из себя китайских туристов. В возрасте, приблизительно, лет под шестьдесят. Но никакого их туристического автобуса поблизости нет… Представляешь, что со мной было. У сторожа спутниковый телефон, с ним можно хоть час болтать, — но моих людей рядом с ним ни одного. Рядом, на сотни километров, — ни одного аэродрома, хоть с парашютами свою «Альфу» там кидай… Я по часам засек, первые ребята вылетели
Чурил так горестно взглянул на Гвидонова, что тот его пожалел. Честное слово. На самом деле пожалел: столько старался человек, столько себя вложил в это дело, — и вот, долгожданная случайность, которая и бывает не чаще, чем единожды в жизни. И так — далеко.
— Оба опоздали, — продолжал негромко Чурил, — махатм этих след простыл. Словно испарились… Сторож говорит: я за ними все время в бинокль смотрел, в одной руке бинокль, в другой — спутниковый телефон. Зашли за скалу, а из-за нее уже не вышли… Как сквозь землю провалились. Мои ребята ту скалу на уши поставили. Песок из нее сделали. Просеяли через сито, — никого… Пришлось перекрывать всю Российско-Китайскую границу. Ну и Российско-Монгольскую тоже, естественно. Времени в обрез, вероятность, что решение правильное, небольшая. Но что-то же нужно было делать. Всех людей, что у меня поближе к тем границам были, я туда бросил. Высматривать группку китайцев пожилого возраста, контрабандистов, не рассчитавшихся с крышей… Напугал их там так, что всю эту чушь весь мой недружный коллектив воспринял серьезно. Лимон назначил за голову каждого. Лимон за мертвого и два лимона за живого… А сам не верю, ни на грош, во всю эту затею… У пограничников — тревога, ищут китайских шпионов, у ваших феэсбешников, — тревога, тоже ищут шпионов, у милиции, — тревога, у моих ребят, — тревога, даже в МЧС, — тревога. Там тоже ищут старых китайцев, — но совершенно не знают, зачем. Губернаторы моему секретарю каждые два часа звонили, обстановку докладывали. А я не верю, — так, сделал все это для очистки совести, чтобы потом не жалеть, что был шанс, а я его профукал.
— И что? — спросил Гвидонов.
— А то, что наткнулись на них какие-то деревенские браконьеры, — но тоже поставленные в известность насчет лимонов. Но круглые идиоты!.. Лягушек в болоте ловили. Крутили генератор, совали концы в воду и давали разряд. Лягушки всплывали, и они их с поверхности сгребали. Но ведь, если бы не идиоты, ничего бы у них не вышло. Я так подозреваю… Качают свой генератор, и видят, появляются на фоне болота какие-то фигуры, похожие на тени, и в утреннем тумане начинают расплываться. Так они, не долго думая, хватают свои карабины и устраивают канонаду. А потом целый час добираются до этого места, чтобы посмотреть на результат. И видят результат, — лежит там человек, китаец-некитаец, в каком-то невзрачном плаще, с серым лицом, с тремя пулевыми отверстиями в разных местах… Но тут они поступили уже как полные идиоты!.. Они его обыскали, все, что было в карманах, положили в мешок, и отправились обратно, а оттуда в деревню, а там у них со связью плохо, только на следующий день дозвонились до начальства… Короче, когда вертолет прибыл на место, никакого трупа там не нашли. Искали-искали, — ничего… В карманах пропавшего покойника был только пакетик, небольшой, они его сфотографировали, я тебе покажу фотографию, посмотришь… Но вот ведь как бывает, — идиоты, идиоты, а в нужный момент идиотства до конца не хватило, — нет бы его распечатать, посмотреть, что там внутри, так нет же, не тронули. А сделали другую чудовищную глупость, — отдали груз надежному человеку, посадили его в почтовый самолет и отправили в Москву… А дальше ты знаешь.
— Сколько тебе пообещала девушка, за то, что ты оградишь ее от собственного дяди? — спросил Чурил.
Гвидонов замешкался было, от столь бесцеремонного вмешательства в коммерческую тайну, но под пристальным взглядом собеседника вынужден был открыть этот секрет.
— Пятьдесят миллионов, — сказал он.
— Мог бы и сто попросить, — равнодушно
— Выбора у меня нет, я так понимаю, — сказал Гвидонов.
— У тебя нет выбора, — жестко сказал Чурил, — и быть не может… После всего, что я тебе рассказал. Ты взрослый человек, знаешь, наверное, что на свете существует только два способа заставить другого человека работать на себя. Это принуждение и возможность… Вот два кита, на котором сидит человеческое общество, как общественная организация. У тебя нет выбора, — но есть возможность. Я тебе дарю ее. Возможность стоит больше любых денег, потому что она позволяет сохранить себя человеком. В неприкосновенности…. Я разрешаю тебе сохранить себя в неприкосновенности. До конца дней своих ты будешь благодарить меня за этот подарок.
Климат меняется.
Еще лет десять или пятнадцать назад в звуках слова «февраль» звучала вьюга, холод, промозглое небо, — и человеку, который по своему характеру, любил тепло, приходилось не сладко.
Теперь же февраль, — это минус три, или минус пять, или плюс один… Снега не выпадало, наверное, уже много дней, так что дорога была сухой, и слышно было, как шины мерседеса с легким шорохом перебирают асфальт.
Гвидонов сидел на заднем сиденье и смотрел через окно на прохожих. Все время, когда тяжелый мерседес притормаживал на красный свет, он вглядывался в лица тех, кто совсем близко от него переходил на другую сторону улицы.
Его поражало, — внутреннее достоинство, в каждом из этих мужчин или женщин, или подростков. Должно быть, неделя, проведенная в одиночестве, так повлияла на него, что все другие люди, отсутствие которых, вроде бы прошло незамеченным, — вдруг приобрели для него такой интерес.
Когда загорался зеленый, и мерс, плавно набирая скорость, трогался с места, и Гвидонов чувствовал, как его прижимает к сиденью, он прикрывал глаза, ему казалось, что он снова слышит неторопливый ход часов, которые стояли у него в кабинете.
Свобода. Работа. Деньги. Гарантии.
Что еще можно пожелать у жизни для счастья?.. Не к этому ли он стремился всю жизнь, не об этом ли мечтал, не подобное состояние ли считал единственно возможным для себя идеалом.
Да еще возможность сохранить себя человеком… То есть, личностью…
А страх, а тот нечеловеческий, животный страх, который он пережил сегодня, — который еще до конца не прошел, несмотря на то, что с каждой минутой расстояние между им и Чурилом увеличивалось… И достигнута взаимовыгодная договоренность. И Чурил, — человек слова. И то, что он пообещал, наверное, не пустой звук.
Но куда деть этот победивший его страх, как избавиться от него, — когда он появился, ожил, осел где-то внутри, — и живет.
Не деньги, не возможность, — этот страх.
Только ампула с цианистым калием, вшитая, как в старых детективных фильмах, в воротник. Чтобы в случае чего, дотянуться до нее губами, перекусить хрупкое стекло, — и убежать от грядущего ужаса. Только так… Только так можно вернуть себе свободу. Не дарованную Чурилом, — другую. Которую он у него отнял.
Но какое удивительное достоинство написано на лицах людей, переходящих дорогу. Как много в каждом из них — человеческого. Высшего. Неподвластного никакому страху. Как много в каждом из них — надежды.
И как жаль, — что на целом свете он — один…
Наверное, к Гвидонову пришла непозволительная для его профессии слабость. Впервые в жизни ему захотелось, чтобы он заботился о ком-нибудь. Чтобы кто-то зависел он добра, которое он может принести.
Впервые в жизни ему захотелось сделать что-нибудь доброе для какого-нибудь человека. Просто так, без всякой благодарности с противоположной стороны.
Шереметьево-2 — тусовка для людей с достатком выше среднего по стране уровня. Уникальное место, где они могут повстречаться и посмотреть друг на друга. Оценить визуально, — с точки зрения этого самого достатка.