Перпендикулярный мир
Шрифт:
Это уже по науке. Народная мудрость сработала и здесь.
— Ты че, дура, ты че, — повторял растерянный Константин. — Я же тебе пасть порву, дура.
Где-то далеко раздалась трель милицейского свистка. Они тоже без свистков приближаться не любят. Для них лучше бы на самом деле пожар, — тогда бы вызвали пожарных.
Так что Константину Гвидонов не завидовал. Ситуация получалась, как в цирке. Гвидонов даже осмелел и оглянулся, — чтобы посмотреть на физиономию Константина… Было на что взглянуть, — на ней нарисовалось и гарде, и шах, и мат одновременно. За такое «посмотреть» нужно деньги
Интересно все же устроены человеческие лица. Вот это, например. Типичное лицо водилы, которому еще немного приплачивают за то, чтобы он изображал из себя охранника. Парню около тридцати, казалось бы, пора возмужалости и зрелости, — так нет, в нем столько совершенно детской растерянности, застуканного за похищением соседского варенья ребенка, — что хватит и на десяток детей.
Смешно…
Чпока выстрела Гвидонов, естественно, не услышал, — только какой-то странный звук, когда пуля встречается с головой, — никогда раньше не приходилось так близко слышать такого звука. Стреляли, понял Гвидонов, с балкончика, — там тоже хватало зевак, откуда-то оттуда. Так что пуля попала Константину в затылок.
Голова как-то дернулась, — следом с лица охранника стали пропадать эмоции. Словно кто-то провел по нему качественным ластиком, так сразу, как-то естественно с него исчезли все чувства, только что переполнявшие его… Лицо на глазах становилось безучастной ко всему маской покойника.
Никому Константин больше не порвет пасть. Не сможет…
Покойник еще стоял на ногах, еще не был окончательно покойником, но жизнь уходила из него, — и Гвидонов смотрел, как это происходит… Как останавливается мимика, как глаза становятся пустыми, как какое-то внимание, которое только что было в них, пропадает, — и все в них замирает, окончательно превращаясь в глаза куклы.
А следом, — покойник упал. Он падал плашмя, на Гвидонова, так что тому пришлось даже несколько посторониться, чтобы покойник не задел его.
Он шлепнулся с глухим стуком на пол, и стало видно, как течет коричневым сгустком из его пробитой головы густеющая кровь.
Толпа безмолвствовала, там еще не догадались, что случилось, и почему грабитель вдруг оказался на полу. Раздвигая ее, показалось три милиционера, — они испуганно оглядывались по сторонам, а один выхватил штатный пистолет, и громко сказал:
— Разойдитесь. Ничего интересного… Будем разбираться.
Но народ посчитал, что интересное только начинается, и стал испуганно смотреть на балкончик, откуда, как он тоже правильно догадался, и раздался роковой выстрел.
На балкончике люди стали смотреть друг на друга, и загудели.
— Вы — потерпевший? — спросил один из милиционеров Гвидонова.
— Свидетель, — поправил его Гвидонов. — Потерпевший, — он.
В отделении их с Мэри посадили на одну лавку и попросили немного подождать.
— Значит, это я, — пожилой инвалид? — спросил Гвидонов.
— Меня — трясет, у вас нет какого-нибудь транквилизатора?
Она копалась у себя в сумочке, и все время перебирала билеты, паспорт, еще какие-то бумаги, косметичку, и связку из трех ключей, должно быть, от ее лондонской квартиры. Но никаких таблеток там не было.
Тут же открылась дверь и просунулась голова адъютанта. Он,
— Керосин залили, можно отчаливать.
— У вас там есть аптечка? — спросил Гвидонов.
— Конечно, и не одна. На все случаи жизни.
— Хорошо, — кивнул Гвидонов. — Подождите меня снаружи.
Петькина голова пропала, и дверь тихонько прикрылась.
— Хотите работу? — сказал Гвидонов Мэри.
— Да, — сказала она, — сейчас только о работе может идти речь.
— Я серьезно.
— У меня самолет через полтора часа, меня всю трясет, если для вас, это все работа, то для меня — шок.
— У вас есть своя комната, — сказал Гвидонов, — вон в сумочке, — ключи от дома. Вы всегда можете открыть ими дверь, и оказаться у себя… У меня же, ничего нет. Пока нет квартиры, нет машины, — есть кое-какие деньги, но вы же согласны с тем, что не в деньгах счастье… Я и вы, — мы похожи. Вы поэтому и вступились за меня, хотя никто другой на вашем месте не сделал бы этого, побежал бы в милицию, в крайнем случае. Вы — вступились… Мне нужна помощница. Я сегодня с утра только и думал, в какое кадровое агентство обратиться, за подходящей кандидатурой. Но времени — нет. Соглашайтесь.
— Вы серьезно? — спросила Мэри. — По поводу работы?
— Конечно.
— Чем я должна заниматься?
— Скажем так, — быть хозяйкой офиса… Делать то, что вы делали, ничего больше.
— А условия?
— Условия те же, что и на предыдущей работе.
— Хорошо, а когда приступать?
— Да я так думаю, что вы уже приступили.
— Я должна подумать.
— Некогда, через полтора часа у вас самолет, а еще нужно сдать билеты.
— Дорогой мой, — тоном рассерженной воспитательницы сказала Мэри, — женщина всегда должна подумать… Женщина так устроена, что от момента, когда ей предложили знакомство, до момента, когда она с этим знакомством может согласиться, должно пройти какое-то определенное время. Пусть я согласна тут же, — но все равно должно пройти какое-то время, что-то во времени должно созреть, что-то не должно никогда быть раньше назначенного ему срока… Я начинаю думать.
— Но вы согласны?
— Так много событий за пятнадцать минут… Никогда еще в моей жизни не происходило так много… Хорошо. Но у вас ничего нет, вас ищут, вас хотят убить, — как я могу вам верить. Какие у меня будут гарантии? Страховка?
— Кроме моего слова, — ничего.
— Как просто, — ворчливо сказала Мэри, — я чувствую, это авантюра. Это какая-то чудовищная авантюра… Кто убил водителя? Вы знаете?
— Да, — сказал Гвидонов.
— Кто? Почему?
— Один сочувствующий. Тоже вступился за меня… За меня становится модным вступаться, за пожилого инвалида.
— Что вы прицепились… Я понравилась вам, как женщина, вы хотите меня соблазнить? При помощи отношений начальника и подчиненной?
— Господи, — сказал Гвидонов, — еще немного и я возьму свое предложение обратно.
— Подождите… Я уже почти согласилась… Где ваш офис? И есть ли он, если даже дома нет. У вас что, своя фирма?
— Возможно, — сказал Гвидонов. — Скорее всего, конечно. Своя фирма.
— Нет, это безумие, я не могу, — сказала Мэри, — но мне так хочется… Скажите мне, что мне делать?