Перплексус
Шрифт:
Виам Даалевтин стремился не задаваться вопросами, на которые не мог получить ответа. Предпочитая исходить из фактов, он старался избавиться от обыкновения домысливать и делать поспешные выводы. Хотя, прежде ему всегда удавалось компенсировать последствия этой привычки философским отношением к жизни и тонким чувством юмора.
Он не сомневался, что у всего в этом мире есть причины, а, значит, его настоящее - их следствие. Как бы то ни было, он смирился с тем, что никто к нему не придёт и принял решение никого больше не ждать. С этого самого момента.
В конце концов, везде должен быть баланс и, если
Молодой сотруднице, наблюдавшей всё случившееся, было горестно. Ей хотелось хоть что-то сделать для этого пожилого человека, как-то отвлечь и помочь ему, но это был тот самый момент, когда в полной мере осознаешь своё бессилие.
Она, как и многие из персонала, относилась к нему с симпатией. Ей нравился этот харизматичный старик, поэтому она искренне не понимала, что же должен натворить человек, чтобы его семья относилась к нему вот так. Для неё это было сродни размышлениям о преступлении и наказании на примере библейского Потопа - «любопытно, за какие грехи, при дарованной Им свободе воли, на человечество обрушилась сия Кара Божья?»
Её размышления и его ожидания, конечно, имели бы смысл, если бы не одно «но»... Виам понимал, что никто никогда к нему не придет, он просто отказывался в это верить. К сожалению, человек склонен надеяться на лучшее, даже, когда, а, вернее, потому, что поиски следов пропавшего с радаров воздушного транспорта, которым летела вся его семья, ни к чему не привели.
Все постояльцы Дома Сенекс сохраняли ясность ума, были начитаны и остроумны, обладали жизненным опытом и являлись интересными собеседниками, но было нечто, что выделяло Виама Даалевтина среди остальных. Сотрудники, обсуждая их между собой, не раз отмечали, что странно ощущают себя при общении с ним.
Действительно, тембр его голоса обладал уникальным, похожим на гипнотический, эффектом. Используемые им речевые обороты заставляли слушателей с увлечением внимать его монологам и всегда соглашаться с приведёнными стариком аргументами, о чём бы ни заходил разговор. Казалось, он мог дать ответ на любой вопрос по любому предмету, кроме, разве что, информации о самом себе. Всегда общительный и открытый, он тут же становился угрюмым и замкнутым при любой попытке узнать подробности о его прошлом.
Люди, не имеющие доступа к архивам, списывали это на нежелание откровенничать или неприятные воспоминания. Имеющие же доступ... думали то же самое. На его личном деле, конечно, не было массивной сургучной печати или цепей с кодовым замком, но оно ничем не отличалось от досье на других обитателей Дома: общие факты биографии не давали никакого представления о его способностях, навыках или особенностях.
Окружающие субъективно воспринимали старика, как пазл с идеально подходящими друг к другу частями, у которого нет решения - как ни крути, он неизменно будет собран правильно, но всегда неверно. Другими словами, о нём никто ничего не знал.
Молодой сотруднице нравилось общаться с ним. Она получала удовольствие от его внимания, их бесед, обсуждений прочитанных книг или прослушивания историй, больше напоминавших мудрые наставления и уроки жизни.
Её пленял этот ум и эрудиция, влекла
Девушка взяла с кресла плед, подобрала книгу, трость, и тихо подошла к буку. Укрывая сзади плечи пожилого человека, она едва слышно сказала:
– Господин Виам, через час будет подан ужин. Вас ожида...
– но закончить не успела.
– Благодарю, Персия. Я приду чуть позже, - перебил её старик устало звучащим голосом. Повернувшись, он взглянул в её глаза, принял трость и грустно улыбнулся.
– Благодарю.
Она тоже улыбнулась в ответ и удалилась так же незаметно, как и пришла.
***
Земля совершала очередной оборот вокруг своей оси, постепенно стягивая Солнце за линию горизонта. День подходил к концу, и посетители начали разъезжаться.
На пути от центральных ворот к Дому, те, кто уже проводил своих близких, проходили мимо Виама. Он старался не обращать на себя внимания, не встречаться с ними глазами и ничего не говорить, так как знал, что сейчас им необходимо побыть наедине со своими мыслями.
Однако беглого взгляда хватало, чтобы увидеть, как гаснет огонёк в их глазах. Как безуспешно они пытаются удержать уходящее ощущение счастья. Как тоска овладевает их душами, ведь их полная ожиданий жизнь продолжится, едва только наступит завтра... если наступит. Виам же больше не ждал никого. И был этому рад.
Старик поднялся и побрёл по парку в сторону леса. Он неспешно шёл по вымощенной брусчаткой дорожке, которая блуждала между деревьями и была обозначена еле светившейся ландшафтной подсветкой. В кустах всё громче стрекотали цикады, на ветвях деревьев соловьи заливались изумительным пением, а в чаще леса появились светлячки, оживляя сказочную картину.
Виам, вдыхая тёплый лесной воздух, наслаждался прогулкой. Его обволакивала легкая дымка, погружали в себя звуки, окружали виды природных чудес, и это позволило постепенно сменить печаль на ностальгию.
Старик вспоминал свою юность, когда ловил светлячков в стеклянную колбу и приносил их домой, чтобы читать в их свете рассказы о приключениях любимых героев. Вспоминал отца, с которым в детстве так хотел построить в лесу на берегу Великого озера настоящий индейский вигвам и провести там хотя бы одну ночь. Вспоминал навсегда отложенные на завтра дела, несбывшиеся мечты и семью, которая навсегда осталась там - в прошлом...
Наконец, пройдя мимо конюшни, где он так любил бывать, Виам повернул к Дому и остановился. Он с любопытством осматривал строение, так как ещё не успел привыкнуть к его новому обличию. Раз в год внешний вид, интерьер и убранство территории Дома Сенекс полностью менялись, поэтому ощущение новизны почти не покидало постояльцев. Совсем недавно здание было точной копией какого-то всемирно известного курортного отеля, а сейчас выглядело средневековым замком, с богатой историей и прекрасными угодьями, раскинутыми на многие гектары вокруг.