Персидский поход Петра Великого. Низовой корпус на берегах Каспия (1722-1735)
Шрифт:
Апрельские письма Левашова были получены в Москве только в июне. К тому времени генерал выполнил данное ему указание — сочинил «трактат» с афганцами и отправил его текст на утверждение в Казвин и Исфахан с капитаном Белавиным и своим переводчиком Муртазой Тевкелевым; его люди заодно должны были разведать, много ли сил у Эшрефа и находится ли у него «в послушании» Кандагар{905}. Параллельно Левашов продолжал «пересылки» с шахом и так любезно «трактовал» его посланцев, что «пристойными способами» изъял у них письма людей из окружения Тахмаспа туркам. В Москве его позицию одобрили и указали, что «за уступление какой провинции тамошней отдаленной не стоим, хотя б оное учинилось Эшрефу или Тахмасибу, только б оные достались такому владетелю, который совершенно может оные содержать, чтоб туркам каким случаем в руки не пришли».
Министры оценили службу своего генерала и положились на его «благоразсуждение»: в августе 1728 года Левашов получил орден Александра Невского и полномочия на ратификацию договора.
В ноябре 1728 года русские посланцы вернулись в Решт с афганскими представителями Мирзой Исмаилом и Умар-салтаном. После недолгих переговоров «в Гиляни над войски российскими главный командир и при море Каспийском в Даримарсе над провинциями верховный правитель благородный и превосходительный господин генерал-лейтенант и ордена Святого Александра кавалер Василий Левашов с стороны многосчастливого Испаганью и землями обладателя и прочая, и прочая, и прочая, высоковерный и высокопочтенный наместник над войски сапасалар Мугамет Сайдал-хан и беглербеги и почтеннейшие благородные Мустеф Фиель Хаси Мирза Мухамет Измаил, да Омар-султан, да Хаджи-Ибрагим, между высокими дворами и государствами, землями, подданными, купно предвосприняв к полезному делу истинный, безопасный, постоянный и вечно пребывающий дружеский трактат учинили».
Эшреф признал российскими прикаспийские провинции, за исключением Мазандерана и Астрабада, которые Россия «к Персии оставлять соизволит, но под таковым крепким обязательным договором, дабы оные провинции ни в какие другие державы ни под каким образом отданы бы не были». Третья статья договора подробно фиксировала границу в Гиляне, шестая и седьмая определяли порядок решения пограничных конфликтов и взаимную выдачу беглых, а восьмая предусматривала свободу «коммерции» в Иране для купцов обоих государств: «жительство, свободной торг и переезд», в том числе и транзит{908}. «Размен» трактатами состоялся 13 февраля 1729 года, и Левашов немедленно «заступил» войсками отходившую к России Кутумскую «провинцию» и оставил гарнизон в Кутуме. Договор оказался полезным — но недолговечным.
Приключения при шахском дворе
Предсказания Левашова оказались верными: уже через несколько месяцев он сообщал в Москву, что афганцы «ослабевать начинают». Войска шаха Тахмаспа освободили Тегеран и захватили Казвин, афганский гарнизон которого был заперт в цитадели; главным же героем этих побед генерал назвал шахского полководца Тахмасп Кули-хана {909} , вскоре ставшего владыкой Ирана [27] .
В то время владения Тахмаспа ограничивались провинцией Мазандеран, да и здесь его власть не была устойчивой. При кочевавшем из города в город дворе за влияние на капризного и слабовольного «принца» боролись представители различных группировок. Сначала удача улыбнулась правителю Астрабада Фетх Али-хану Каджару. В выборе способов снискать расположение Тахмаспа он был не слишком щепетилен — в мае 1726 года просто разгромил войска шаха, так что тот вынужден был просить помощи у кочевников-«туркменцов»; тогда Фетх Али-хан явился с повинной, отговорил шаха от борьбы — и в награду за видимую покорность получил реальную власть. «Аудиенцию имел мая 29 дня, — сообщил Аврамов в письме от 1 июня 1726 года из Астрабада, — шаха видел как пленника, грамоты из рук у меня вырвали и положили подле шаха, говорить мне много не допустили». Астрабадский губернатор был назначен правителем государства: «Июля 3 дня (1726 года. — И. К.) шах волею или неволею пожаловал Фатали-хана в векили [28] и дал ему во всем полную мочь и власть» {910} .
27
Будущий шах Надир происходил из туркменского племени афшар в Северной Персии. Его предки вместе с представителями других туркменских племен (каджаров, румлу, шамлу) когда-то составляли основу армии сефевидских шахов и, поселившись в иранских провинциях, сохраняли кочевой образ жизни. Надир Кули родился в ноябре 1688 года в бедной семье, занимавшейся выделкой овчин, в детстве был угнан в рабство узбеками Хорезма, но бежал из неволи и вернулся в родной Хорасан, где несколько лет служил местному вождю Баба Али-беку
28
Векиль (араб.) - уполномоченный, поверенный, заместитель.
Новый векиль вместе с шахом и находившимся при нем Аврамове двинулся покорять соседний Хорасан, где воевали друг с другом владетель Туна Мелик-Махмуд и Надир. Последний был разбит Мелик-Махмудом, бежал и в конце концов примкнул со своим пятитысячным отрядом к Мухаммед-хану, назначенному губернатором Хорасана. Довольный шах ему «ранг переменил» и назвал Тахмасп Кули-ханом — «рабом Тахмаспа». Объединив силы, Фетх Али-хан и Надир выступили против Мелик-Махмуда, владевшего Мешхедом, и осенью того же года осадили город. Надир быстро разобрался в том, кто являлся его главным соперником, и перед шахом уличил его в переписке с Мелик-Махмудом. «…приказал ево шах Тахмас Кулы-хану взять под караул; потом фаворитов ево взял под караул и пожитки отписали… того ж числа в вечеру Фатали хану голову отрубили», — поведал об этом перевороте Семен Аврамов.
Вскоре с помощью измены Надир овладел священным городом шиитов Мешхедом и казнил Мелик-Махмуда. В качестве шахского военачальника-корчибаши он успешно подавлял восстания курдов и туркмен, подчинил Астрабад и Мазандеран.
В это же время постоянно находившийся при шахе Аврамов пытался убедить его в необходимости подписать договор с Россией и находиться с ней в дружбе. Однако последний представитель славной династии, исполненный сознания собственного величия, на деле являлся игрушкой в руках окружавших его вельмож и больше всего интересовался не самыми достойными его положения развлечениями. Аврамов поведал, как во время осады Мешхеда «потребовал шах у грузинца князя Усейн Кули-бека чихирю, который сказал, что чихирю не имеетца. Шах приказал сыскать, и помянутой князь сказал: имеетца де чихирь у российского посланника, да не дает. И за то шах, осердяся, послал, чтобы мою голову принести. Потом сам с грузинцами пришел и велел россиян всех рубить и грабить, которых гренадеров саблями порубили. Потом прибежал куллар-агасы, шаху в ноги, и доносил: что ваше величество изволите делать? Шах ему говорить не велел, — знаю де, что хочешь говорить, я де пришел посла к себе звать; и потом меня вытащили из палатки босова и в одной рубашке».
«В гостях» испуганный резидент пал «шаху в ноги и просил милосердия»: «Шах сказал: бойся де ты меня. Я говорил: как вашего величества не боятца? Когда де боишся, для чего чихирю не прислал? И как пришли к палатам, осмотрясь шах, что весь в грязи, понеже идучи дорогою в канал упал, и сказал: весь де я от тебя вымарался; и приказал другое платье принести. Потом сказал мне, вели де и ты себе другое платье прислати (а думал, что и <я> вымарался) и чихирю». На пиру подобревший государь «приказал музыкантам играть на балалайке и сам в ладоши бил и других заставлял», а «разговоры шах имел все блудные и про грех содомской», потом стал сетовать на свою горькую участь: «…от тебя де да от Измаил-бека мое государство пропало, от чего я пришол в великой ужас». Аврамов попытался было привести политические аргументы, но такая беседа была Тахмаспу не под силу: «Шах говорил, полно де о деле говорить… станем веселитца, приказал играть музыкам и сам чихирь подносил и закуску, резал яблоки да подавал; а как бутылка с чихирем опросталась, спросил шах меня, есть ли де еще чихир; я сказал, что есть; послать велел налить еще; бутыль была больше четверти. Еще спросил, много ли де бутылок чихирю у тебя имеется?»
Избежав царственного гнева, резидент приобрел доверие шаха — в том смысле, что стал производителем «разных водок» и поставщиком двора по части горячительных напитков: «Приходили ко мне от шаха за водкою, с которыми отослана бутыль», «Отпущены к шаху вотки три бутылки» — такие записи часто встречаются в его «журнале». Задержка очередной «посылки» была чревата политическими осложнениями: однажды декабрьской полночью 1728 года «приходил ко мне рекинторбаши, с которым было человек с дватцать, и сам был пьян, которого на двор ко мне не пустили, и помянутый рекинтор говорил с криком: шахово де величество гневаетца, приказал де прислать водки, от чего я пришол в великой страх: не так же бы учинил, как под Машатью (Мешхедом. — И.К.) — за чихирь велел голову отсечь»{911}.
Именно по этой важной причине посланника долгое время не отпускали, о чем он узнал от одного из придворных: «…был у меня мигмандар-баши, которому я говорил, зачем меня еще держат? Мигмандар-баши говорил, слышал де, что шах водки еще требует, и как де еще водки изготовит, потом де отпущу». Реальная же власть постепенно переходила в руки Тахмасп Кули-хана, а он считал какие-либо уступки русским излишними. В январе 1727 года грузинский князь, состоявший в свите шаха Тахмаспа, рассказал Аврамову: «…вчерашнего де числа ночью у шаха был консилиум о вашем деле, на что де Тахмас Кулы-хан сказал: хто де таковы русские, и прикажи де мне, я де пошед всех их вырублю».